— Общая сумма ущерба, причиненного подсудимыми, — двадцать пять миллионов триста двадцать одна тысяча рублей, — подвела итог прокурор Кириллова. — Покушение на убийство и незаконное хранение оружия полностью подтверждаются совокупностью собранных доказательств. С учетом особой опасности совершенных действий обвинение просит назначить Максимовой в соответствии с частью 4 статьи 159 УК РФ десять лет лишения свободы со штрафом в один миллион рублей, а Тишко по совокупности совершенных преступлений — двадцать лет лишения свободы со штрафом в один миллион рублей в соответствии с частью 3 статьи 30 п. «а, к», частью 2 статьи 105 УК РФ и статьями 139 и 222 УК РФ…
Адвокат Андреев без огонька произнес речь, в которой просил суд смягчить наказание подсудимым, учитывая их тяжелое детство. На диагнозе Тишко он почему-то больше не настаивал.
Подсудимый в своем последнем слове продолжал клясться Натке в любви, но в это, кажется, уже сам не верил.
Ольга говорить отказалась.
К своему удивлению, Натка спокойно досидела до конца заседания.
Роль стороннего наблюдателя удалась ей на пять баллов.
Вот только приговор она расслышала плохо — так бывает, когда финальная сцена кино становится вдруг неинтересной…
Больше всего Ната боялась увидеть, как на Влада надевают наручники, поэтому она вышла из зала первой, после того, как судья громыхнул в последний раз своим молотком, а секретарь торжественно объявил: «Встать, суд идет!»
* * *
Так грустно Натке еще никогда не было.
Выскользнув из зала суда, она спустилась по черной лестнице.
Здесь было накурено и темно, но Натка ничего не замечала. Перед глазами стояло несчастное лицо Влада, его умоляющий взгляд, а в ушах звучали слова:
— Я хотел украсть ее! Как кавказскую пленницу! Натали, прости меня, я тебя очень люблю…
А вдруг это правда? Бывает же так — преступник влюбляется в свою жертву…
Хотя, если «включить голову», как говорит Лена, то что-то не сходится в этой схеме — зачем он тогда стрелял? Не из травматического оружия — из боевого. Калибра девять миллиметров — так, кажется, говорил Таганцев.
Обнаружив, что дверь черного хода закрыта, Ната развернулась и… уткнулась носом в широкую мужскую грудь. Она взвизгнула от испуга, потому что не сразу поняла — грудь эта, обтянутая тонкой тканью рубашки, принадлежит Таганцеву.
— Тихо-тихо, — пробормотал Константин, отступая на шаг. — Извини, если напугал. Просто ты куда-то не туда двинула, вот я и решил…
— Проследить? — усмехнулась Натка.
— Да нет, до дома тебя проводить, — смутился Таганцев. — Ну, подвезти, в смысле…
— Подвези, — легко согласилась Натка, оперевшись на руку, которую Константин галантно, но весьма неуклюже выставил перед собой. — Только мне сначала за Сенькой в детский садик заехать нужно.
— Не вопрос. — Константин Сергеевич толкнул дверь черного хода, и она легко отворилась, словно он знал волшебное «сим-сим».
До стоянки они дошли чинно и молча. Натка чувствовала, как сильно бухает сквозь тонкую рубашку лейтенантское сердце, но что это значит, не понимала — волнуется он от ее близости, или в большом теле и сердце большое, оттого и бухает.
— Прошу, — распахнул он дверь «девятки». В салоне пахло бензином и дешевым куревом.
Натка невольно вспомнила холеный «Лексус» с кожей и тонким ароматом внутри.
— Не «Ламборджини», конечно, — вздохнул Таганцев, — но кой-чего может…
Ловким движением он через окно прицепил на крышу мигалку.
— Ну? — подмигнул Константин Натке. — На спецзадание? С ветерком?
И они помчались, нарушая все правила.
В детском саду, ясное дело, их шумное появление произвело фурор. Дети и воспитатели прилипли к окнам, стараясь рассмотреть «девятку» с мигалкой, и только Сенька, увидев Таганцева, буркнул:
— А вот и полиция. Не прошло и полгода.
Константин Сергеевич протянул ему огромную лапищу. Сенька, секунду подумав, вложил в нее маленькую ладошку. Они обменялись молчаливым крепким рукопожатием под любопытными взглядами Сенькиных одногруппников.
Лейтенант взгромоздил пацана себе на плечи и широкими шагами направился к машине. Натка едва успевала за ним.
— Ого! — восхитился Сенька. — Вот это высота, я понимаю! А ты галопом можешь?
Пришлось лейтенанту припустить галопом под Наткин хохот, потому что скачущий Таганцев — зрелище не для слабонервных…
Сенька нырнул на заднее сиденье, Ната села вперед.
— Он из меня веревки вьет, — весело пожаловался Константин, садясь за руль.
— А ты не вейся. Не поддавайся, в смысле. Что ты, детей не знаешь?
— Не знаю. Откуда мне знать-то?
— Тогда не показывай дурной пример в смысле гонки с мигалкой, — шепотом попросила Ната.
Таганцев кивнул и чинно поехал со скоростью сорок.
— Здесь шестьдесят вообще-то разрешено, — хмыкнул Сенька. — Потоку мешаешь.
Константин прибавил скорость и проворчал:
— Ну, что я говорил? Веревки вьет.
— А у тебя пистолет есть? — тоном паиньки поинтересовался Арсений.
— Какой же опер без пистолета? — усмехнулся Таганцев.
Натка с тревогой посмотрела на лейтенанта — разговор зашел в опасное русло, но, как предупредить Константина, чтобы он не углублялся в тему оружия, она не знала.
— А пострелять дашь?
— Сенька! — прикрикнула Натка на сына.
— Я в твоем возрасте тоже хотел пострелять, — вздохнул Константин. — А теперь вот… только в крайнем случае и, поверь мне, с большой неохотой.
— Значит, не дашь… — Сенька надулся и отвернулся к окну.
— Дам, — засмеялся Таганцев, поймав испуганный взгляд Натки. — Лет через… дцать! Когда опером станешь.
— Стану! — завопил Сенька. — Вы с мамой поженитесь, на пенсию пойдете, а я преступников ловить буду и вас кормить!
— От ни фига себе, распределил… — опешил Таганцев. — Хотя что-то в этих планах на жизнь есть… положительное, а, Наталья Владимировна?
Обернувшись, Натка отвесила Сеньке подзатыльник и, указав на панельную девятиэтажку, сказала:
— Вот здесь, пожалуйста, притормози.
Константин остановился с горьким чувством, что Натка сейчас уйдет, а он ей так и не сказал самого главного.
Сенька выскочил из машины и помчался к двум пацанам, играющим на детской площадке.
— Ну, спасибо, что подвез…
Натка приготовилась выйти, и… тут Таганцев решился.
— Нат, — он взял ее за руку. — Слушай… А поехали на рыбалку! Под Курск. Там все включено — костер, палатка и комары.