— Принесите мне вашу копию рукописи, — попросил Дронго.
— Сейчас принесу. — Оленев повернулся и вышел из комнаты.
— Наверно, рукописи куда-то положили и забыли про них, — добродушно заметил Воеводов, — и вообще, не нужно из-за них так нервничать. У Валерия Петровича осталась копия одной из них. И об этом все знают. Значит, рукописи украл не наш сотрудник, который знал о копии, а забрал кто-то из посторонних. Здесь всегда полно разных посетителей, и их могли просто забрать с собой. Мы же не обращаем внимания на папки и сумки наших гостей.
— Не нужно так говорить, — нахмурился Кустицын, — получается, что мы все не заметили, как у нас из-под носа стащили рукописи. Так просто не бывает.
— Еще как бывает, — победно сказал Воеводов, — вы же не всегда находитесь здесь вчетвером. Чаще один или двое редакторов. Это сегодня вы все сюда приехали. А посетителей бывает по несколько человек. Вы могли не заметить.
— Вот он всегда так, — возмутилась Убаева, — готов обвинить нас в чем угодно, лишь бы еще раз подчеркнуть, какой он незаменимый сотрудник и как плохо мы работаем.
— Я этого не говорил, — возразил Воеводов.
Он хотел еще что-то добавить, но дверь неожиданно открылась. На пороге стоял бледный Оленев.
— Она исчезла, — пробормотал он, — рукопись лежала у меня в столе. В моей папке. А сейчас ее нет.
Он вошел в комнату, растерянно глядя на сидевших за столами редакторов. Следом за ним в комнату вошли Кроликов, Сидорин и Фуркат Низами. По их виду было понятно, что они тоже потрясены потерей.
— Как такое могло случиться? — тихо спросил Валерий Петрович. — Я сам положил ее в папку и запер на ключ в своем столе.
— Успокойтесь, — посоветовал Дронго, — вы должны были предположить, что кто-то мог забрать и эту копию после того, как забрали все остальные рукописи. Разве вы сделали только одну копию?
— Нет, — ответил Оленев, — есть еще две. Одна у меня дома, а вторая в сейфе у Феодосия Эдмундовича. Мы с ним решили подстраховаться, но никому об этом больше не сказали.
— Я мог бы спрятать у себя в сейфе, — недовольно заметил Воеводов, — и никто бы ее оттуда не достал.
— Не нужно быть таким самоуверенным, — вмешался Сидорин. Лицо у него побагровело, очевидно, от волнения. И излишнего давления. Фуркат Низами стоял рядом и что-то растерянно шептал.
— Нужно вызвать милицию с собакой, — предложил Кроликов.
— Подожди ты со своей собакой, — отмахнулся Кустицын, — нужно вообще разобраться и понять, что здесь происходит.
Валерий Петрович повернулся и пошел в кабинет директора. Все молча проводили его долгими взглядами.
— Если так пойдет и дальше и рукопись украли у Феодосия, то нужно закрывать наше издательство, — решительно заявил Кроликов. Он мрачно оглядел присутствующих. Его монументальная, мощная фигура выражала скорбь по уже исчерпавшему свои возможности издательству.
— Светляков уйдет первым, — негромко сообщил Веремеенко.
— Конечно, уйдет. А вы вместе с ним. Вы же друзья, — сразу ответила Убаева.
— При чем тут друзья? Мне не нравится работа в подобной обстановке, — заметил Веремеенко. — Нельзя работать в учреждении, в котором пропадают документы.
— Вот-вот, — согласился Кроликов, погрозив неизвестно кому указательным пальцем, — нужно собраться и подумать, как мы будем работать в будущем.
— Давайте успокоимся, — предложил дребезжащим голосом Фуркат Низами, — иначе мы все поссоримся и не будем доверять друг другу.
— Куда уже больше, — развел руками Кроликов, — у нас из кабинета пропадают рукописи.
Дверь снова открылась. В комнату вошел Феодосий Эдмундович вместе с Валерием Петровичем. Он оглядел присутствующих. Строго сказал:
— Дисциплина в последнее время у нас расшаталась, и я прошу всех присутствующих обратить на это внимание. И вообще, отмечать в своих журналах, кто к нам приходит и кто уходит. С завтрашнего дня у входных дверей будет дежурить сотрудник охраны, я уже договорился с Литературным фондом, они оплатят нам охрану. А пока не нужно нервничать, продолжайте спокойно работать. Мы пригласили опытного эксперта, который во всем разберется.
Он повернулся, чтобы уйти. Затем, вспомнив, что не сказал главного, снова обернулся к присутствующим.
— И насчет копии рукописи тоже не нужно беспокоиться. Еще одна копия была у меня в сейфе. И я передал ее Валерию Петровичу, чтобы он ознакомил с ней нашего эксперта. Поэтому у нас все в порядке. Продолжайте работать.
Он не спеша вышел из комнаты.
— Железный мужик, — сказал Кроликов. Было непонятно, говорит он это восхищенно или с сарказмом. Хотя сарказм и Кроликов были слишком разными векторами. Георгий Сергеевич считался человеком достаточно прямолинейным, умевшим говорить даже неприятные вещи в лицо своему собеседнику.
— Вот копия рукописи, — протянул папку Оленев.
Дронго взял рукопись. Если все правильно, то у кого-то сейчас должно было испортиться настроение. Он взглянул на всех собравшихся. Две пары женских и семь пар мужских глаз смотрели на него. Сундукова и Убаева. Оленев, Воеводов, Кроликов, Сидорин, Низами, Кустицын, Веремеенко. Девять человек. Еще четверо сейчас в кабинете и в приемной директора. Столяров, Светляков, Передергин и Нина Константиновна. И среди них обязательно есть человек, который забрал эти рукописи. Кто он? И какая может быть связь у него с возможным автором? Или самим преступником?
Раздался телефонный звонок. Он достал аппарат и взглянул на него. Это был снова Эдгар. Дронго извинился и вышел в коридор.
— Какие новости? — спросил он у своего друга.
— Не очень хорошие, — ответил Вейдеманис, — все гораздо хуже, чем мы с тобой предполагали. Этот убийца настоящий маньяк. Он нанес в Саратове двенадцать ножевых ранений своей жертве, когда она оказала ему сопротивление. Будь осторожен. Если ты рядом с ним, то будь очень осторожен. Он настоящий психопат.
— А в Нижнем Новгороде?
— Там характер преступления несколько иной. Он ее задушил. Но там был совсем другой случай.
— Может, это двое разных людей?
— Возможно. Во всяком случае, в Нижнем он не доставал своего ножа. Но в обоих случаях жертвы не были изнасилованы, хотя предпринимались такие попытки. Вот что их связывает, ты меня понимаешь?
— Вполне. Завтра поедешь в Нижний.
— Где ты находишься? Я могу узнать, где ты сейчас находишься?
— Далеко. Я не в Москве, я в Переделкино.