При виде неотвратимо приближающейся к их вене толстой ветеринарной иглы, несущей боль, слепоту, импотенцию и паралич, ломались самые крутые рецидивисты и разливались соловьем, послушно рассказывая, где они спрятали трупы, оружие, награбленное добро, и даже со слезами на глазах закладывая своих подельников.
И вот теперь про подправленный Уголовный кодекс пронюхала эта чертова Червячук, Нержавеющая Маня, упертая, как бульдог и принципиальная, как манифест Коммунистической партии. Такая баба в отделе — хуже, чем чиряк на заднице. А ведь до майора дослужилась! Вероятно, чин ей дали, чтобы отвязаться. Убить такую нельзя — засудят, сосуществовать с ней невозможно, вот Марину и переводили на повышение куда угодно, лишь бы подальше…
— Что будем делать? — спросил Колюня.
Полковник Обрыдлов вздохнул и плеснул ему в стакан еще водочки.
— Вернемся к старым методам работы, — вздохнул он. — С кодексом лучше на время завязать.
— По-твоему, пытки лучше? — удивился Чупрун.
— К истязаниям все давно уже привыкли. Это мера нежелательная, но в работе необходимая. Бороться с пытками — все равно, что идти против Системы. Наржавеющая Маня это прекрасно понимает и не рыпается, а от нового трактования кодекса она почему-то звереет, как феминистка при виде чадры. Не пойму я этих женщин. По мне уж лучше так, чем пытать.
— А может ей нравится, когда пытают? — предположил Колюня. — Она же мужиков ненавидит. А бандиты — преимущественно мужики.
— Точно, — кивнул головой Обрыдлов. — Мужиков она действительно на дух не переносит, хоть я и не понимаю за что. На днях бедняга Вилочкин при виде Нержавеющей Мани под стол спрятался. В последний раз, когда они случайно встретились в коридоре, Червячук назвала его фатальным последствием первородного греха, вечным жидом в милицейских погонах и грязным распоясавшимся торгашом.
— Как? — изумился Чупрун.
— Грязным распоясавшимся торгашом, — повторил Иван Евсеевич.
— Да нет, я про то, что было вначале. Какое там еще последствие?
— Фатальное последствие первородного греха, — вздохнул полковник. — После этого майор три дня пил не просыхая.
— Плохо, — покачал головой Колюня. — Майор Вилочкин — это прочная материальная основа благосостояния ГУВД. За счет него все органы кормятся. С Вилочкина пылинки сдувать надо, а не оскорблять его непонятными словами.
— Вот и я о том же, — согласился Иван Евсеевич. — Предлагаю выпить за Вилочкина.
— Хорошая мысль, — согласился Чупрун.
С тех пор, как родоначальник народничества и утопический социалист Чернышевский впервые начертал на бумаге впоследствии набивший оскомину миллионам советских школьников вопрос: «Что делать?», люди задавали множество еще более идиотских и бессмысленных вопросов, на которые давали столь же дурацкие и бессмысленные ответы, но лишь немногие из этих вопросов намертво впечатывались в память неблагодарных поколений подобно сакраментальному «Что делать?» Чернышевского.
Однажды, несколько лет назад, в исторический промежуток времени, когда денежная единица под названием «копейка» временно прекратила свое существование, а майор Вилочкин был юным и энергичным лейтенантом Вилочкиным, молодой опер с Петровки достал из кармана потертый кошелек, открыл его и, заглянув в него с робкой надеждой, обнаружил там сиротливо забившийся в угол металлический рубль. Опер достал рубль из кошелька, повертел его в пальцах, зачем-то понюхал, а затем, размахнувшись, в сердцах швырнул монету в окно убойного отдела УВД.
Именно после этого Вавила Варфоломеевич Вилочкин и задал свой исторический вопрос.
— Чем мы хуже бандитов? — поинтересовался молодой опер.
— Ничем, — ответил Вилочкину заглянувший в гости к ментам тогда еще лейтенант ГАИ Паша Зюзин. — Мы лучше бандитов. Гораздо лучше.
— А почему нам тогда не дают денег на бензин для отделовского «газика»? — Опер с редким сирийским именем грустно посмотрел в недра пустого кошелька.
— Ну, ты даешь! — усмехнулся Николай Чупрун. — Ты еще спроси, почему у нас такая зарплата, и почему нам эту зарплату по несколько месяцев не выплачивают.
— Толковые сыщики расползаются, как тараканы, по частным предприятиям и службам безопасности, — задумчиво продолжал Вавила Вилочкин. — Менты, способные без единой орфографической ошибки написать в протоколе задержания фразу «…и долго бился головой о сапоги участкового», подаются в писатели и врут на всю страну о том, как наши бравые органы на корню изничтожают преступность. А как, ее, на хрен, изничтожать, если нет денег на бензин?
Лейтенант Зюзин довольно хмыкнул.
— Вот у нас таких проблем не возникает.
— Еще бы! — завистливо прокомментировал Иван Евсеевич Обрыдлов. — Недаром вас называют «ГАИ с большой дороги».
— Единственный выход — это устранить социальную несправедливость, — изрек Вавила Варфоломеевич.
— Как, интересно? — безнадежно пожал плечами Обрыдлов.
— Надо подумать, — многозначительно произнес лейтенант Вилочкин.
Вавила Вилочкин был далеко не первым работником органов, которого посетила здравая мысль об устранении социальной несправедливости. От прочих ментов, занимающихся мелким вымогательством и поборами с торговцев и предпринимателей, лейтенант отличался обилием плодотворных идей, широтой размаха и, главное, искренним радением о благе общего дела.
Районные отделы УВД с головой окунулись в коммерческую деятельность намного раньше несколько отсталой в этом смысле Петровки, 38, приобретая контроль над продовольственными рынками и успешно деля рынки сбыта с бандитами. В результате этого раздела из государственных палаток на рынках и около метро остались лишь киоски, торгующие билетами «Спортлото». Остальные палатки, примерно пятьдесят на пятьдесят, торговали либо под ментами, либо под бандитами, а то и под теми, и под другими, как Рузаевский магазинчик № 666.
Конфискуя у торговцев недокументированный или несертифицированный товар, менты тут же толкали его через своих торговцев и свои палатки, а то и не гнушались сами торгануть с машины конфискованным мясом, яйцами или шампиньонами.
Более «честная» Петровка, 38, продержалась дольше всех. Поглощенные ловлей преступников менты из ГУВД долго и упрямо не занимались коммерцией. И если бы не инициатива лейтенанта Вилочкина, кто знает, что сталось бы с Главным Управлением. Разбежались бы с голодухи все сотрудники — и кто бы тогда стал преступников ловить?
Деньги, заработанные под чутким руководством лейтенанта, в основном шли на общественные нужды и способствовали успешной работе Управления. Посредственный опер неожиданно оказался блестящим коммерсантом. Словно по мановению волшебной палочки, появились и деньги на бензин, и на прием проверяющих товарищей из МВД и прокуратуры, и на помощь семьям погибших при исполнении служебных обязанностей милиционеров и так далее, и тому подобное.