Вау, она будет играть Королеву!
— А без мисс Диксон наш праздник не потянет на мегасобытие, представляющее интерес для средств массовой информации. Кимберли Лу — символ нашей фирмы, мистер Брэнитт, понимаете? Как Эйфелева башня для Франции, как английская королева для Англии, как…
— Как Микки-Маус для Америки? — подсказал Дикобраз.
— Я рад, что вы меня поняли, — съязвил вице-президент.
— Я понял, мистер Чуддинг.
— Превосходно. И если все пройдет гладко, нам больше не придется вести телефонные беседы.
Хорошо бы, подумал Дикобраз.
Первым делом требовалось установить вокруг стройплощадки забор из металлической сетки. Найти желающих работать под дождем было нелегко, но Дикобраз в конце концов договорился с бригадой из соседнего городка.
Дикобраз слегка нервничал из-за сторожевых псов. Он не питал любви к собакам, тем более сторожевым. По правде говоря, у них с женой сроду не было домашних питомцев, если не считать ничейного кота, который иногда дрых на заднем крыльце. Они даже кличку коту не дали, и Дикобраза это вполне устраивало. Ему хватало мороки с людьми.
В полпятого к его вагончику подъехал ярко-красный фургон. Дикобраз через голову натянул желтое пончо и вышел под нескончаемый моросящий дождь.
Собачник, крепыш с большими усами, назвался «Кэло». Он говорил с иностранным акцентом — примерно как у немецких солдат в фильмах про войну. Собаки в фургоне свирепо лаяли и бились в заднюю дверцу.
— Вы сейчас будет ходить домой? — спросил Кэло.
Дикобраз глянул на наручные часы и кивнул.
— Вы уходить, я сам запирать калитка. Забирать собаки рано-рано.
— Нормально, — согласился Дикобраз.
— Что случится — звонить мой телефон. Собаки не трогать, — предупредил Кэло. — Не говорить, не кормить. Все понимать?
— Понимать, понимать. — Дикобраз сейчас мечтал только о том, чтобы оказаться подальше от этих тварей. Он задним ходом вывел пикап с участка и захлопнул за собой ворота.
Кэло дружелюбно махнул рукой и выпустил своих волкодавов. Они оказались огромными, все — ротвейлеры. Собаки с лаем кинулись вдоль забора, не обращая внимания на лужи. Добежав до ворот, все четверо стали яростно бросаться на ограду, пытаясь достать Дикобраза.
Подошедший Кэло выкрикнул что-то по-немецки. Ротвейлеры тут же перестали лаять и сели, поставив уши торчком и настороженно глядя на Дикобраза.
— Теперь вам уходить, — сказал Кэло.
— А их как-то зовут?
— Их зовут, да. Этот зовут Макс. Вот этот зовут Клаус. Тот есть Карл. А самый большой зовут Милашкин Морда.
— Почему «Милашкин Морда»? — заинтересовался Дикобраз.
— Потому он есть мой самый милашкин. Я привозить этот морда из самый Германий.
— А ничего, что они под дождем?
Кэло ухмыльнулся.
— Они ничего даже под ураган. Теперь смело уходить домой и ни о чем не заботить. Этот собаки — теперь они заботить ваш проблем.
Возвращаясь в машину, Дикобраз заметил, что ротвейлеры отслеживают каждое его движение. Они слегка пофыркивали, развернув слюнявые морды в его сторону.
Все, можно наконец спать спокойно! Ни один хулиган не устоит против злобной собачьей своры общим весом в три центнера. Теперь перелезть через ограду рискнет разве что сумасшедший.
На следующее утро мама, собираясь на йогу, предложила подкинуть Роя до автобуса — ей все равно по пути. Но Рой отказался. Дождь наконец кончился, и ему хотелось прогуляться.
Всю дорогу дул прохладный ветер и пронзительно пахло соленым морским воздухом. Над головой кружили чайки. Две скопы посвистывали в своем гнезде на верхушке бетонного столба. На тротуаре под гнездом валялись объеденные дочиста хребты кефали.
Рой остановился взглянуть на рыбьи скелетики, потом отошел в сторону, чтобы рассмотреть скоп — их головы виднелись над краем гнезда. Одна птица явно была больше — наверное, мать. А поменьше — птенец.
В Монтане скопы гнездились на тополях у реки и охотились на форель и на хариуса. А потом оказалось, что и во Флориде водятся скопы, и Рой обрадовался им как старым друзьям. Удивительно все-таки: одни и те же птицы прекрасно живут в таких разных, далеких друг от друга местах.
Если они могут, подумал он, то и я, наверное, смогу.
Он так надолго застрял возле гнезда, что чуть не опоздал на автобус. Последний квартал пришлось бежать, и в автобус он заскочил последним.
Когда Рой шел по проходу, ребята как-то подозрительно затихли. Не успел он опуститься на свободное место, как девочка, сидевшая у окна, быстро встала и пересела в другой ряд.
У Роя появилось дурное предчувствие, но оборачиваться он не стал — просто вынул из ранца комикс и сделал вид, что читает.
За спиной у него зашептались, зашуршали книгами, подхватили ранцы. Сиденье вмиг освободилось, и Рой услышал, как сзади приближается кто-то покрупнее.
— Привет, Дана, — сказал он, оборачиваясь.
— Привет, Паштушка.
Хотя уже прошла целая неделя, нос у Даны Матерсона все еще был багровый и распухший. Правда, ни в какие мозги он не провалился, тут Гаррет немного загнул.
И еще у Даны почему-то распухла нижняя губа. Когда Рой передавал письмо, ничего такого не было. Может, тогда, на крыльце, мать все-таки залепила Дане по физиономии?
— У наш ш тобой ошталошь одно дельтше, Эберхард.
Из-за нового увечья Дана теперь сильно шепелявил.
— Какое еще «дельце»? — сказал Рой. — Я извинился. Мы в расчете.
Дана схватил Роя за лицо своей потной лапой размером со свиной окорок.
— До рашшета нам ш тобой ешше далеко.
Рой ничего ответить не смог. Не потому что нечего, а потому что у него был зажат рот. Он мог только смотреть в просветы между толстыми, воняющими табаком пальцами Даны.
— Ты пожалеешь, што вообще шо мной вштретилша, — грозно прошепелявил Дана. — Я штану шнитьша тебе в кошмарах!
Автобус внезапно затормозил. Дана быстро отпустил лицо Роя и чинно сложил руки — на случай, если водитель посмотрит в зеркало. Трое школьников вошли в автобус и, заметив Дану, ринулись наперегонки занимать свободные места возле водителя.
Как только автобус тронулся, Дана опять потянулся к Рою, но тот хладнокровно отбросил его руку. Дана, качнувшись назад, изумленно уставился на него.
— Ты хоть прочел мое письмо? — спросил Рой. — Все будет хорошо, если ты оставишь меня в покое.
— Ты шейчаш…Ты штукнул меня по руке?! Глажам швоим не верю!
— Ну так подай на меня в суд.
Дана вытаращил глаза.
— Што ты шкажал?