– Вы хоть знаете, какая крепкая у такой собаки голова?
– О чем ты говоришь, миссис? Это сорок пятый калибр.
– У него башка – словно шлакоблок. Пуля может отскочить и срикошетить в нас. Это нужно учесть, вот и все.
Этого мистер Гэш не учел. Баба права. Тварь у него точно на спине. К тому же стрелять придется через плечо, вслепую. Очень рискованно.
– Черт! – Вечер получался совсем не по плану. – Сколько времени он обычно так торчит?
– Пока не надоест. Или пока не проголодается. – Дези боялась, что сейчас задохнется под тесной тяжестью.
– Если он снова пернет, гад буду, нажму курок.
– Это вы ему скажите, а не мне, – пробормотала Дези.
Твилли Спри стоял на четвереньках в слякоти и через открытую дверь смотрел на заднее сиденье. В зеленоватом свете потолочной лампочки виднелись Дезирата Стоут с собакой и непристойно распростертый между ними мистер Гэш. Никто Твилли не заметил, и он, недолго послушав напряженную беседу, скользнул, точно водяной клоп, под днище фургона.
Проклятый пес ее погубит, подумал Твилли.
Скоро у Гэша сдадут нервы, и он откроет пальбу. Требовалось как-то убрать Макгуина с убийцы, а потом убийцу – с Дези.
– Пошел вон с меня, сволочь такая! Вон пошел! – Ярость мистера Гэша нарастала.
Твилли облизал губы и попробовал свистнуть. Ничего не получилось – его колотило от холодной сырости.
– Что вы делаете? – послышался голос Дези.
– Дело делаю, – ответил голос мистера Гэша.
Машина опять стала раскачиваться. Твилли энергично растер липкое от крови лицо. Он хотел свистнуть; это был условный двойной свист, которым Макгуина звали на ужин. Твилли сложил губы трубочкой и свистнул. Теперь вышло.
Фургон перестал раскачиваться. Послышался вскрик, потом шум и удивленный лай. Пес выпустил убийцу и выскочил из машины отыскать источник приглашения на ужин. Брякающий ошейник рассказывал о перемещениях вечно голодного лабрадора, которому понадобится несколько секунд, чтобы унюхать, где скрывается Твилли.
– Что это был за звук? – орал на заднем сиденье мистер Гэш.
– Какой звук? – отвечал Дезин голос. – Птица, наверное.
– Нет, никакая не птица!
Твилли опять с переливом свистнул. Лапы Макгуина напряглись, он выцеливал свой ужин.
Погоди немного, мысленно просил его Твилли, пожалуйста. Наверху опять зашумели – мистер Гэш выбирался из фургона.
– Так и есть, – послышался его голос. – Кто-то тут колобродит. Какой-то сволочной баламут.
Твилли затаил дыхание, когда под задний бампер сунулся подергивающийся нос Макгуина. Пес заскулил и заскреб землю. Нет! умолял Твилли. Фу!
Наконец в поле зрения появились две долгожданные бледные ступни.
– Черт! Холодно! – просипел мистер Гэш, ступив в грязь.
Твилли смотрел из своего убежища на белые костлявые ноги, похожие на дрожащие под ветром осинки. Потом ухватил их за лодыжки и дернул. Убийца с воплем грохнулся на землю. Макгуин недоуменно взвыл и отскочил.
Твилли вывинтился из-под машины и бросился на барахтающегося в грязи убийцу. Шмат слякоти залепил Твилли здоровый глаз и окончательно лишил зрения. Он наносил бешеные, но безвредные удары по литым плечам и рукам мистера Гэша, который просто оттолкнул его и выстрелил.
Теперь Твилли знал наверняка – он убит. Пуля попала в грудь справа и свалила на землю. Твилли даже не упал, а свернулся.
Он еще слышал шум ветра. Всхлипы Дези. Причудливый звон колокольчика на санях в лесу. Стук своего сердца.
Казалось, он даже слышал, как из дырки в груди вытекает кровь.
А потом возник странный, очень низкий и незнакомый голос.
– Дальше я командую, – сказал он.
– Что? Черта едва! – Это мистер Гэш, убийца.
– Мальчика забираю.
– Старый хрыч! Надо было шлепнуть тебя еще тогда, на дороге. Пшел вон отсюда!
– Мистер, бегите! Позовите на помощь! Пожалуйста! – Это кричала Дези.
– Заткнись! – Это опять убийца. – Сейчас снесу башку этому старому пердуну.
– Я ведь сказал, мальчик – мой. – Низкий голос был поразительно спокоен.
– Ты трехнутый или как? Наверняка, – сказал мистер Гэш. – Плевать, одним дохлым баламутом больше.
Твилли казалось, его куда-то уносит, словно он скользит на кружащем плоту по неторопливой реке. Если это смерть – совсем недурно. А если всего лишь сон, то и просыпаться не стоит. Ему задолжали много снов за двадцать шесть лет.
Вдруг пришла мысль свистнуть Макгуину; собака – всегда хорошая компания на реке.
Я ведь сказал, мальчик – мой.
О ком это он? Какой мальчик?
Твилли еще успел подумать, почему не слышит, как свистит собаке, и почему вдруг вообще ничего не слышит.
– Чего ты хочешь, Вилли?
Извечный вопрос. Палмер Стоут, позвякивая кубиками льда в стакане, ждал ответа вице-председателя Комитета по ассигнованиям.
– Ну и манеры у тебя, Палмер, – сказал Вилли Васкес-Вашингтон. – Ладно, я тебе отвечу. Хочу, чтобы досточтимый Ричард Артемус не поганил мне весенний отпуск. Хочу оказаться на следующей неделе в Канаде и не желаю быть в Таллахасси на какой-то дурацкой «специальной сессии».
– Понимаешь, Вилли, уже поздно…
– Нечего тут понимать. Дело не в бюджете на образование, амиго, а в идиотском мосте на Кретинский остров, хотя я полагал – нет, ты мне сказал, – что все давным-давно улажено. – Вилли Васкес-Вашингтон помолчал, отхлебнув чая со льдом. – А потом вдруг твой губернатор Дик блокирует проект. Собственное детище! Зачем?
В ответ Стоут по-всегдашнему закатил глаза – мол, лучше бы тебе этого не знать. Они сидели в баре «Поклонник», где совсем не хотелось пересказывать отвратительную сагу о похищении собаки. Ведь именно сюда тот псих прислал гадкую посылку с лапой. К досаде Стоута, поговаривали, что после этого бармен назвал новый коктейль «Собачья лапа».
– Ладно, можешь не отвечать, – сказал Вилли. – Мне-то что, это не моя проблема.
– Эй, ты же получил городской общественный центр!
– Не начинай все заново.
– Ах, извини. Общественный центр поддержки. Девять миллионов баксов, не так ли?
– Отстань!
– Послушай, я лишь говорю… – Лоббист сбавил тон, поскольку не желал, чтобы казалось, будто он оскорбляет коренного американца, в чьих жилах течет африканская, гаитянская, латиноамериканская и азиатская кровь (в любой комбинации, если Вилли Васкес-Вашингтон не врал хотя бы про одно из меньшинств, представителем которых он является). К тому же клиентура клуба ценителей высококачественных сигар была непреклонно англосаксонской, и присутствие цветного (особенно безукоризненно одетого, как депутат Васкес-Вашингтон), как и отрезанная собачья лапа, заставляло многих недоуменно приподнять бровь.