Твилли с готовностью согласился, но дарение так и не состоялось; не потому, что Твилли пошел на попятную – его арестовали за оскорбление действием государственного законотворца. Об этом человеке, депутате-демократе от округа Сарасота, газеты писали, что он блокирует перестройку очистных сооружений и в то же время принимает незаконные подношения от скотоводческих хозяйств, которые сбрасывают навоз прямо в реки. Твилли выследил законодателя в ресторане и прошел за ним в туалет. Там он затолкал конгрессмена в кабинку и сорок минут читал лекцию о безнравственности загрязнения водной среды. Перепуганный законодатель изобразил раскаяние, но Твилли раскусил уловку. Он невозмутимо расстегнул ширинку и обильно оросил дорогие туфли джентльмена, сказав при этом: «Вот так ваши приятели скотоводы поступают с бухтой Блэк-Драм. Нравится?»
Когда приглаженная версия инцидента попала в прессу, декан филфака решил, что деньги от душевнобольного сослужат факультету плохую службу, и прервал контакты с Твилли Спри. Твилли был доволен; он любил хорошую поэзию, но ниспровержение зла казалось более стоящим делом. С возрастом, когда все чаще встречались люди, подобные отцу, Твилли только укреплялся в этом мнении.
– Дик говорит, вы кудесник. – Слегка поклонившись, Роберт Клэпли поднял стакан с бурбоном.
– Он преувеличивает, – Палмер Стоут привычно разыграл скромность.
Они обедали в Ореховом зале загородного клуба в предместьях Тампы. Встречу устроил губернатор.
– Не только Дик вас превозносит, – сказал Клэпли.
– Весьма польщен.
– Он объяснил ситуацию?
– В общих чертах, – сказал Стоут. – Вам нужен новый мост.
– Да, сэр. Финансирование определено, законопроект в Сенате.
– Но возникли проблемы в Палате представителей.
– Именно, – подтвердил Клэпли. – Есть там такой Вилли Васкес-Вашингтон. – Палмер Стоут улыбнулся. – Не знаете, чего он добивается?
– Можно позвонить и узнать.
– Сколько это будет мне стоить? – сухо спросил Клэпли.
– Звонок? Ничего. Улаживание проблемы обойдется в сто тысяч. Половину вперед.
– Угу. И сколько обломится вашему дружку Вилли?
Стоут удивился:
– Ни цента, Боб. Можно мне вас так называть? Вилли не нужны ваши деньги, у него другой интерес. Возможно, хочет спрятать какую-то выгоду в бюджете. Разберемся, не волнуйтесь.
– В этом и состоит работа лоббиста?
– Верно. За что вы и платите.
– Стало быть, сто тысяч…
– Мой гонорар, – сказал Стоут. – И это дешево.
– Знаете, я вгрохал кучу денег в предвыборную кампанию Дика. А вот таким прежде не занимался.
– Привыкайте, Боб.
Роберт Клэпли был новичком во Флориде и земельном бизнесе. Палмер Стоут прочел ему краткую лекцию о политике. По следам денег, что вращаются в Таллахасси, можно выйти на нужных людей.
– Я пытался самостоятельно выйти на Вилли.
– Большая ошибка.
– Потому я здесь, мистер Стоут. Дик говорит, вы – именно тот, кто нужен. – Клэпли достал чековую книжку и авторучку. – Интересно, этот Васкес-Вашингтон – он черномазый, латинос, или кто?
– Вилли говорит, намешано всего понемногу. Называет себя «Радужный Брат».
– И вы с ним ладите? – Клэпли вручил Стоуту чек на пятьдесят тысяч долларов.
– Боб, я могу поладить с кем угодно. Что называется, без мыла в жопу влезу. Кстати, вы охотник?
– Бью все, что шевелится.
– Есть у меня для вас одно местечко, – сказал Стоут. – Вот уж где всякой живности навалом.
– Как насчет больших кошек? Я освободил место для шкуры на стене кабинета. Что-нибудь этакое пятнистое хорошо бы сочеталось с обивкой. Какой-нибудь гепард.
– Любой зверь, только назовите. Это место – вроде того, где Ной припарковал ковчег. Там есть все.
Роберт Клэпли заказал еще по стаканчику. Официантка подала бифштексы, и собеседники трапезничали в добродушном молчании. Через некоторое время Клэпли произнес:
– Я смотрю, вы ни о чем не спрашиваете.
Стоут оторвался от тарелки и сказал с набитым ртом:
– А у меня нет вопросов.
– Не хотите узнать, чем я занимался до строительства?
– Не особенно.
– Импорт-экспорт электроники.
– Угу, электроника, – поддакнул Стоут. В тридцатипятилетнем Клэпли все выдавало экс-контрабандиста и яппи: золотые побрякушки, въевшийся загар, бриллиантовая вставка в ухе, двухсотдолларовая стрижка.
– Все говорят, сейчас выгоднее заниматься недвижимостью, – продолжал Клэпли. – Пару лет назад я стал скупать Жабий остров, и вот как все обернулось.
– Слово «Жабий», наверное, отбросите? Лучше какая-нибудь тропическая бабочка.
– Птица. Буревестник. Компания «Остров Буревестника».
– Мило. Весьма стильно. Губернатор сказал, будет нечто великолепное, прямо новая империя, типа «Хилтон».
– Дело беспроигрышное, лишь бы получилось с мостом.
– Считайте, он уже построен, Боб.
– О, это здорово!
Палмер Стоут допил бурбон и сказал:
– Ну вот, наконец-то, у меня появился вопрос.
– Жарьте, мистер Стоут! – обрадовался Клэпли.
– Печеную картошку доедать будете?
Тем же днем некоего Стивена Бринкмана пригласили на Жабий остров в захламленный трейлер. Биолог Бринкман недавно закончил аспирантуру в Корнелле и получил должность эколога с годовым окладом 41 000 долларов в престижной инженерной фирме «Рутхаус и сын» – проектирование магистралей, мостов, полей для гольфа, многоэтажных контор, торговых пассажей, фабрик и жилых зданий. Роберт Клэпли нанял фирму для проекта «Остров Буревестника», и многое решало своевременное и всестороннее биологическое исследование. Без такого документа проект увязнет в бюрократических проволочках и обойдется Клэпли дороже.
Задачей Бринкмана было составить список всех биологических видов, встречавшихся на острове: растения, насекомые, птицы, амфибии, рептилии и млекопитающие. Небрежность и спешка в работе не допускались, поскольку правительство организует потом собственное сравнительное исследование. Вообще-то Стивену Бринкману предлагалась должность штатного биолога в инженерных войсках, но он предпочел частный сектор – хорошее жалованье и широкие возможности карьерного роста. Это была положительная сторона. А отрицательная – необходимость отчитываться перед бездушными кретинами вроде Карла Криммлера, который пришел бы в восторг, узнав, что на Жабьем острове вообще нет живой природы. Для него природа была не искусством и тайной, а лишь бюрократическим препятствием. Порханье бабочек кавалер или щелканье белки повергали его в многодневную черную меланхолию.