В соседнем зале биг-бэнд Леонида Утесова грянул в честь фельдмаршала Монтгомери «Путь далек до Типперери». Все зааплодировали, захохотали: русский оркестр играет марш английских стрелков! Потом полились томные звуки популярного русского медленного вальса «Тучи в голубом».
– Gosh, будь что будет, но я приглашу мадам маршал Градов на танец! – полковник Тэлавер одернул свой длинный мундир с большими карманами и поправил галстук.
– Кевин, Кевин, – сказал ему вслед Рестон.
Вероника давно уже видела, что привлекает всеобщее внимание. Иностранцы глазели напропалую, переговаривались на ее счет и вообще как бы не верили своим глазам. Может быть, думают, что чекисты меня приготовили для соблазна, как Олю Лепешинскую? Временами из-за Сталина, склоняясь к столу и поворачивая преступную плешь, смотрел на нее стеклами и сам министр тайного ведомства. С советской дальней части стола частенько долетали экзотические взгляды молодого генерала грузинской наружности. Что-то в нем было неуловимо знакомое. Смотрели, разумеется, вовсю подруги, генеральши и маршальши. Наверное, болтают, сколько человек из присутствующих меня ебли. Хотела бы я заполучить этот список!
Вдруг из-за спины послышалось:
– Простите, маршал Градов. Не позволите ли вы мне пригласить на танец вашу очаровательную жену?
Произнесено это было идеально по-русски, однако первые же звуки очевидно отрепетированной фразы выдавали американца. Она посмотрела через плечо. За спинками их стульев стоял высокий и узкий полковник. Немолодой. С высоким лбом. Разумеется, что-то детское в лице. У всех американцев что-то мальчишеское в лице, как будто только за пятьдесят они начинают жить.
Вероника встала. Прошелестела юбкой. Ну, черт, шикарно! Пока, маршал, уплываю за океан!
Никита смотрел вслед удаляющейся, удлиненной паре. Грустно. Почему так все получилось? Почему я не могу ее больше любить? Знает ли она о Тасе?
Третий день подряд
Сквозь тучи от горизонта
«Юнкерсы» летят
К твердыням фронта...
Сама Клавдия Шульженко на сцене! Впрочем, кому же здесь еще быть, если не «самой»? Здесь все – самые, самые! Самые кровавые и самые славные. Ну и самая красивая женщина Москвы. Это, конечно, я! Самая красивая женщина, с которой ее муж не хочет спать.
Третий день подряд
Глядя через прицел зенитки,
Вижу небесный ряд,
Как на открытке...
Э, да это же та самая, Нинкина песенка! Нинка злится, когда с ней заговаривают о «Тучах», а между тем вся страна поет, весь фронт поет, как обалделый. Черт, вот уже и союзники мычат. What a great tune! [8]
Этот полковник из посольства... как он представился, Тэлавер? ...минуточку, минуточку, да он смотрит на меня, как влюбленный пацан... черт, он на меня смотрит, как Вадим Вуйнович еще до вчерашнего дня смотрел, то же самое обожание. Поздравляю вас, зека Ю-5698791-014!
– Вы часто здесь бываете? – от растерянности спросил Тэлавер. Он держал в руках воплощенную прелесть и мягко с ней скользил по навощенным паркетам. Прелесть иногда касалась его мосластых ног своим прелестным коленом, иногда, при поворотной фигуре танца, прелестное бедро целиком ложилось вдоль его жилистого бедра. Он старался не смотреть на прелестное декольте, но все равно голова у него основательно туманилась, и он катастрофически не знал, что говорить.
– Где бываю? – изумилась Вероника.
– В Кремле, – пробормотал он.
Прелесть вдруг неудержимо и с некоторой прелестной вульгаринкой расхохоталась:
– Oh, yes! We’re quite frequent here! The Kremlin dancing hall! Oh, no, my colonel, I’m joking! This is my first visit here, very first! First Kremlin ball, haha! [9]
– Первый бал Наташи Ростовой? – сострил Тэлавер и очень обрадовался, что так удачно и находчиво сострил по-русски.
Вероника еще пуще расхохоталась:
– Скорее уж Катюши Масловой!
Тэлавер пришел в полнейший восторг: великолепный обмен литературными, «толстовскими» шутками с романтической русской аристократкой!
– Вам, кажется, нравится Толстой, мадам Градова?
Прелестница совсем уже развеселилась:
– Мне нравятся толстые намеки на тонкие обстоятельства!
Этот «изыск» даже и до Кевина Тэлавера с его русской Пиэйч-Ди [10] не совсем дошел, однако он просиял, поняв, что его партнерша – а почему бы так прямо с ходу не сказать «избранница»? – обладает сильным чувством юмора и легким, жизнелюбивым характером.
Вокруг самозабвенно плясало атлантическое камарадарство по оружию. Оказалось, что в смежном зале накрыты были столы для артистов, а среди них немало оказалось и премиленьких партнерш.
– Видите, какие балы умеет закатывать дядя Джо, – сказал Рестону Жан-Поль Дюмон.
– С таким умением ему место в «Уолдорф-Астории», – проскрипел неисправимый антисоветчик. – Мажордомом в бальном зале, не находите?
Француз в ужасе отшатнулся.
На эстраде в это время феерически гулял по клавишам советский еврей Саша Цфасман. Рядом с ним свистел, заливался виртуозный кларнетист. Пьеса в ритме джиттербага называлась «Концерт для Бенни» и посвящалась американскому еврею Бенни Гудману.
– Геббельс тут бы сдох на месте! – предположил полковник Тэлавер.