– Еще одна реплика с места, и я прошибу ему башку, – пообещал Плющ.
– Не хочу томить вас ожиданием, – продолжал Феодор. – Мои действия вовсе не продиктованы гостеприимством. Не жажду я также узнать свое будущее или спросить совета, куда вкладывать деньги с расчетом на год. Мне нужен способ. Только способ, и больше ничего.
– Способ чего? – удивилась Айшат.
– Перемещения во времени, разумеется, – пожал плечами Феодор. – Будь вас чуть меньше, я вынужден был бы потратить много времени на уговоры. Вы бы мне отвечали, что сами не знаете, как это получилось. В общем, получилось бы превесело, но долго. К счастью, ваше количество позволяет повысить качество беседы. Когда трое или четверо из вас погибнут мучительной смертью, оставшиеся будут рады поделиться некоторыми маленькими секретами. Начнем со Спартака.
Анатолий Белосток, прозванный на Везувии Спартаком, с трудом поднялся, преодолел четыре шага в направлении, приданном ему пинком сзади, и рухнул во весь свой немаленький рост. Тренерша вопросительно взглянула на Пульхерию, помахивая кетменем.
– Не пойдет! – прикрикнул Феодор. – Смерть должна быть мучительной.
– Да он просто придуривается!
– Тем лучше. Пуганный смертью становится разговорчивее. Давайте следующего.
– Что? – закричал Саня, почувствовав тычок прикладом. – Это я, что ли, ходил в библиотеку? Это он ходил в библиотеку! – Юнец ткнул пальцем в Илюхина, безразлично пожимающего плечами. – Это он знает!
Но здоровенная тетка поволокла Саньку туда, где темнота подвала сужалась в провал. Туда, куда ухнул символ азарта, барабан шарикоподшипниковой рулетки, изобретенной великим, но, к сожалению, покойным Фагорием.
– Идем-идем, маленький, – приговаривала тренерша, – там есть такой высокий-высокий утес… Но ты упадешь с него не сразу…
– Сейчас твой товарищ погибнет, – сообщил Феодор Илюхину, на что тот презрительно сплюнул:
– Не товарищ он мне. И потом, знаю я ваши фишки ментовские. Вы ж его не здесь убиваете, вы его повели куда-то. А потом приметесь всех поодиночке допрашивать. – Ты, мол, один остался, остальные, мол…
Плющ развернул говорливого подростка лицом к себе и, не говоря ни слова, пнул коленом в живот.
– Очень хорошо, – хлопнул в ладоши Фагорий. – Раз есть сомнения, думаю, не повредит небольшой показательный расстрел, как раз и арбалеты свободные. Кто у нас влюбленная пара, Нистия? Не скрипи, не скрипи зубами, мы дадим тебе пострелять. Семипедиса я знаю, он человек твердый, его мы и порасстреливаем. А девушка пусть посмотрит.
Пульхерия протянула руку к Дмитрию Хромину, рядом с которым сидела все это время, и легонько потрепала его по щеке. Потом вытащила из-за корсажа обоюдозаточенный узкий стилет.
– Небритый. Колючий, – ласково сказала она, перерезая веревку, соединяющую его с братом. – Ну, поднимайся. Поднимайся, милый. Не думала, что придется тебе это говорить.
– Подумай теперь, блин, о гарантиях безопасности! – напутствовал его Андрей. Вот уже минут десять он пытался справиться с веревкой, присовокупившей его к Айшат.
– Да я уж свое обдумал, – угрюмо сказал Дмитрий Васильевич, проходя мимо и становясь у столь памятной ему стены, покрытой селитряными натеками. – Теперь Славкина очередь. Если уж он даже сейчас не поймет, что надо делать…
– Стойте! – сказал Хромин-младший, поднимаясь.
Скосив глаза, Андрей увидел то, чего не мог увидеть никто другой: извиваясь всем телом, чтобы встать на ноги со связанными руками, доцент истории разжал пальцы. И между ним и стеной на землю упала пистолетная обойма.
– Я знаю способ, – отвлекал внимание Вячеслав. – Я скажу.
Он тоже искоса взглянул на Андрея, чтобы убедиться, что тот увидел. «Ну, увидел, – взглядом ответил Андрей, – дальше-то чего?» – «Я не знаю, – виновато моргнул доцент, – я историк, а ты – профессионал».
– Пятнадцать… свечей… из чистого… воска… и…столько же… серного… – он читал вырезанный перочинным ножиком из старой «Нивы» рецепт, выученный в часы мучительной римской бессонницы наизусть, читал нараспев, как можно больше отделяя слова друг от друга.
– Кричи! – прошептал Андрей.
– Что кричать? – не поняла Айшат.
– Что угодно кричи. Читай стихи. Только чтобы очень громко!
…и жертва принесена была, – бубнил свое Вячеслав Васильевич. – И юноша непорочный принял на себя грех прелюбодеяния с отроковицею невинной…
Когда на смерть идут, поют,
А перед этим можно плакать!
Ведь самый страшный час в бою -
Час ожидания атаки,
изо всей силы заорала Айшат.
– Заткни ей глотку, Пульхерия, – потребовал Феодор, – только не убивай, просто заткни.
Феминистия подскочила к двум последним жертвам, и Андрей принялся пинать ее ногами, приговаривая:
– Отстань от девушки, стерва!
За это он получил локтем в переносицу и почувствовал, как Айшат, пытающуюся спрятаться за него, поднимают с пола вместе с веревками. Пульхерия работала наспех и пару раз полоснула Андрея лезвием по ладоням, он даже понадеялся, что она перережет ненароком веревки, стягивающие руки, но этого не произошло.
И то хлеб, стилет не звякнул об оружейную сталь, а разглядеть в этом сумраке что-то смогла бы разве что кошка, настоящая, а не форумная Пантера с коготками. Что ж, упражнение будет называться «стрельба из-за спины связанными руками». Феминистия рывком поставила легонькую Айшат на ноги, и Андрей, едва удерживаясь от торжествующего вопля, отлетел к стене, где благополучно накрыл руками обойму.
– Или ты заткнешься, – закричала в лицо Айшат Пульхерия и с удовольствием вкатила первую оплеуху, – или ты все равно заткнешься.
– Только сама не ори, – поморщился Фагорий, – не слышно же ничего.
– …золотом неправедным… и страстью снедаемого чистою, не срамной, каких не знают твари Божия, – читал Слава Хромин, стараясь не смотреть, что творится кругом. – Но сирые духом сдержать пытались обряд великий… И лег мост огненный между былым и настоящим…
Пульхерия, войдя во вкус, колошматила Айшат по лицу справа, слева, снова справа, лицо девушки качнулось в сторону Андрея, и он, подбирая под себя ноги, мигнул обоими глазами, как будто зажмурился: давай.
В тот же момент тавларка нырнула под очередной удар и коротко, без замаха, вписала прямой по корпусу в солнечное сплетение гордой римлянке. Уроки рукопашного боя на заднем дворе дома добрейшего Галлуса не прошли даром, поскольку Феминистия не только прекратила экзекуцию, но и достаточно громко выдохнула что-то вроде: «У-а-х!»
Андрей дернулся, будто брыкающийся олень или бьющий хвостом кит, и, используя кинетическую энергию тела, попытался вспрыгнуть на ноги из положения лежа. Этот любимый гонконгскими кинематографистами и в нормальном бою совершенно бесполезный прием получался у него не всегда, а примерно в сорока процентах попыток, и Андрею было бы куда спокойней сейчас, помни он точно, что последние шесть прыжков были неудачными. Но он удержался на ногах и, слегка наклонившись вправо и оттопырив бедро, как будто пытался между делом соблазнить настоятеля Братства Деяниры своими формами, направил ствол пистолета примерно в ту сторону, где уже поворачивались к нему острия двух стальных стрел в изящных руках Плюща.