Возле дышащих на ладан почтовых ящиков на первом этаже Алиса замешкалась, покопалась в одном, под номером 41, и выудила из фанерного чрева связку ключей.
Вискас, внимательно прислушиваясь к её действиям, спросил:
– Не боишься ключи в почтовом ящике оставлять?
Алиса подмигнула напарнику:
– Да кто ж полезет в эту халабуду? Там и брать-то нечего. И потом, у меня заготовлена пара-тройка сюрпризов для того, кто хуже татарина…
Через запертую дверь одной из квартир троицу облаяла собачонка. Ступени лестницы были чуть влажные – очевидно, только что дворничиха закончила наводить марафет в подъезде. Никому из троих даже в голову не пришло воспользоваться лифтом. Не дети.
Поднялись на третий этаж. Алиса поковырялась ригельным ключом в замке обшарпанной, крытой кое-где драным дерматином двери под номером 41. Замок клацнул и открылся.
– Прошу, гости дорогие. Вот она, хижина тети Али.
Мимоходом Хутчиш отметил в дверном косяке наличие достаточно дорогого устройства, при проникновении в квартиру чужаков орошающего несколько квадратных метров по ту и эту стороны двери дождичком серной кислоты. И испытал невольное уважение к бесшабашной красавице. Что ни говори, молодец девка. Хоть и стерва. Хоть и на противника работает.
Вискас первым делом кинулся обнюхивать всю квартиру по периметру, касаясь мебели, стен, подоконников, притолок.
– Ботинки сними, олух! – весело прикрикнула Алиса, захлопывая и запирая дверь.
Видно было, что она рада снова оказаться дома. Хотя видно было и то, что хозяйка здесь появляется редко.
Не дожидаясь вторичного напоминания, Анатолий скинул кроссовки, отыскал под тумбочкой несчастного вида тапочки, надел их и прошел в комнату.
Из мебели в квартире были полуторная тахта возле окна, накрытая клетчатым пледом и с коллекцией плюшевых лисят, стол с пластиковой столешницей в окружении четырех стульев да трехстворчатый шкаф. Одинокое женское пристанище. Телевизора, этой неотъемлемой принадлежности любой обители современного человека, не наблюдалось.
Анатолий похвалил, оглядевшись:
– Что ж, миленько.
Отвыкший от уюта прапорщик чувствовал себя неловко. Гибкий, как пантера, он вдруг осознал, что боится нечаянно задеть какой-нибудь предмет, опрокинуть какой-нибудь сувенир.
А Алиса распорядилась:
– Василий, дуй в магазин. Сэйчас стол накрыват будэм, гулят будэм. И не чета этим абрекам. А потом покумекаем, что дальше делать. Пустое брюхо, как говорили древние латиняне, к работе глухо.
– А на какие шиши? – угрюмо поинтересовался Вискас, появляясь в дверях кухни, где он только что закончил ощупывание плиты, колонки, шкафчика с посудой, кухонного столика и двух табуреток. – Ты, между прочим, мне сумму с четырьмя нулями нарисовала в своих «Крестах». Конвертируемую. В качестве аванса.
Алиса вздохнула:
– Господи Боже мой, Василий, какой ты нудный!
Полезла в задний карман джинсов, достала комок мятых купюр, отсчитала несколько банкнот.
– Запомни: требовать деньги с женщины – это ниже мужского достоинства.
Роль хозяйки ей шла и нравилась. Может быть, она тыщу лет мечтала привести в дом гостей, да работа не позволяла.
– Ну да, ну да. А спички в твоем доме есть, женщина?
– Нет спичек. Нету! У меня плита и колонка от шокера зажигаются. Обыкновенного, тайваньского. Устроит? «Зиппо» ещё есть. Сигареты прикуривать.
Анатолий мысленно присвистнул. Браво, рыжая! Ведь даже он никогда бы не додумался разжигать костер от шокера.
Вискас проворчал, разглаживая врученные деньги:
– Понятное дело – бабы. Ничего в доме нет… Что брать-то?
Алиса задумалась.
– Ну… Сервелата возьми, сыра там, «Эдера» какого-нибудь. Хлеба. Водку не бери, – посчитала нужным уточнить хозяйка. Мало ли что взбредет в голову товарищу Полосуну. Привык небось к клофелиновым методам. – Короче, на свое усмотрение. Ты что, есть не хочешь?
– Ясное дело, хочу. Где магазин?
– Супермаркет налево. На Варшавскую выйдешь, там увидишь.
Вискас проворчал:
– Ага. Щас. Увижу… Ладно. Я пошел. Не балуйте без меня. – На пороге он обернулся к Алисе: – А когда я вернусь, твои «сюрпризы» для нежданных гостей меня не шарахнут?
Алиса сказала:
– Если ломиться в дверь не будешь, а позвонишь, как воспитанный человек.
Наконец Хутчиш и Алиса остались наедине.
В жизни Анатолия уже были три женщины. Первая – коренастая Хейтси-Эйбиб, жрица одноименной бушменской богини наживы. Она не вынимала изо рта трубку, стреляла из лука лучше Анатолия и, как он ни пытался её отучить, обращалась к нему «масса». Хейтси-Эйбиб захватили в плен родезийские наемники после того, как у неё кончились стрелы в колчане. И разорвали пополам, привязав к двум слонам. А прапорщик тогда отлучился помогать партизанам тсонга…
Потом, через два года, в ирландской рыбачьей деревушке мегатонник встретил Мэри Скаурс. К сожалению, она оказалась агентом САС-22, точнее – его формирования «Каунтереволюшионари Вофе», и горечь раскрыть эту тайну выпала именно влюбленному прапорщику…
А третье чувство было платоническим. В госпитале под Калининградом, где Анатолий провел недельку, подлечивая простреленное плечо, у него случился возвышенный роман с медсестрой Тосей Сусловой. Тося, раскрыв рот, слушала солдатские были (естественно, только те, которые можно рассказывать), а потом тихонько плакала в морге, чтоб никто не увидел. А в не свою смену она шила мегатоннику маскхалат из накрахмаленных бэушных простыней. Его уже ждало задание в Антарктике. На прощание он подарил девушке букет незабудок и самиздатовскую книжку «Раковый корпус»…
Анатолий сказал Алисе совершенно искренне:
– Хорошо у тебя тут.
Несмотря на то, что хозяйка не баловала это пристанище частыми появлениями и квартире явно не хватало мужской руки, от дома веяло домом. Родным. Где мама и воскресные обеды всей семьей.
Алиса согласилась:
– Сойдет в первом приближении.
Скинула высокие белые кроссовки, спиной упала на тахту, сгребла лисят в охапку, прижала к груди. Огненная грива разметалась по одинокой подушке.
– Уффф… Вымоталась я что-то за сегодня. Старею, наверное.
Если она и ждала, что Хутчиш опровергнет последнее допущение, то не дождалась. Анатолий подошел к окну, но открывать фрамугу не стал. В верхнем правом углу жирным пауком притаился подозрительный механизмик. Явно из гвардии механических сторожей.
Когда наконец в этом городе установится нормальная погода? Серо-белые облака распушенной грязной ватой обложили небо. В этом свете и листья деревьев казались серыми, неживыми. Окрестные жители, которые не на работе, ещё дрыхли. Только тройка бабушек у противоположного подъезда с утра пораньше судачила о былом.