Экскаватор замер. Ни шагу назад. Круглая башня начала поворот, одновременно с этим стрела полетела вниз — и трехсоткилограммовый ковш, описав широкую дугу в истекающем жарой воздухе, с размаху упал на бронированного противника. Точнее, на поднятый нож бульдозера.
Клинки бойцов скрестились. Сталь обрушилась на сталь. К трескучему дуэту двигателей присоединился жуткий, протяжный скрип металла. Обе многотонные машины синхронно содрогнулись от удара. Обе многотонные машины окутало облако пыли. С головы бледнокожего сорвало каску и выбросило из распахнутой дверцы. Оранжевым мячиком каска покатилась по взрыхленной глине.
Прокляв день независимости Бразилии, дату рождения мстителя и всех его родичей до седьмого колена, Коберн вновь утопил педаль и дернул рычаг, поднимающий стрелу. В кабине было невыносимо душно, воняло машинным маслом и сгоревшей соляркой. Кабина была изнутри оклеена голыми мулатками из дешевых журналов, и мулатки скалились, желая Гарри поражения. Повинуясь приказу белого наездника, экскаватор напряг гидромускулы и изо всех сил рванулся назад.
Огромные колеса провернулись вхолостую, комья глины глухо заколотили о блестящий бронебойный щит противника. Монстрам разъехаться не удалось: крайний из четырех вооружавших ковш клыков намертво зацепился за край бульдозерного ножа. Стрела затряслась в тщетной попытке распрямиться. Не выдержав критического давления, с шипением лопнул и черной змеей заметался в воздухе один из шлангов гидропривода стрелы.
Облако цвета сигаретного дыма окутывало сцепившихся, взрыкивающих титанов. Земля дрожала. Грохот битвы взлетал до небес и трепал перья на крыльях парящего кондора.
Меднокожий воин, сидящий в стеклянной будке на спине гусеничной громады, резко опустил нож, и тот вонзился в глину, как тесак в сырое мясо. Стальной клык сломался и, вращаясь, улетел за пределы стройплощадки, превратившейся в поле битвы. А экскаватор отшвырнуло назад, развернуло и левым боком вмяло в бетонные канализационные кольца, сложенные стопкой на краю котлована, — Коберн едва успел перебросить ногу на педаль тормоза. Освобожденная стрела сломанной конечностью мотнулась в сторону и бессильно упала наземь. Покореженный ковш небольно чиркнул по крышкам бочек с мазутом. Из чрева колесного гиганта донесся долгий костяной хруст, и двигатель заглох, — так отказывает сердце, не выдержав нагрузки.
Над опущенным бульдозерным ножом мелькнуло лицо индейца за грязным стеклом кабины — сверкающее от пота лакированным красным деревом, но отрешенно бесстрастное, как у покойника.
— Гори в аду! — надрывал Гарри Коберн пересохшее горло, дергая за заклинившие рычаги, точно проигравшийся фанатик «одноруких бандитов», и не надеясь, что враг услышит его. — Гори в аду!..
Враг и не услышал его.
Враг вновь поднял плоский, выкрашенный солнцем в ацтекское золото нож и направил гусеничный механизм на беззащитный бок экскаватора.
Ревущий бульдозер разутюжил траками оранжевую строительную каску. Зацепил некстати оказавшийся на пути трейлер. Несколько проворотов опорных катков стальной бронтозавр тащил вагончик перед собой, потом подмял и превратил в шелушащийся блин. До беспомощно замершего экскаватора оставались считанные метры. Коберн бросил рычаги и дернулся к левой дверце — нет, там не спастись, дверца плотно прижата к чертовым кольцам, рванулся к правой — еще можно выскочить, юркнуть, проползти перед надвигающимся чудищем — и не успел.
Бульдозер приставил зеркало ножа к боку исполина, точно между колес, в то место, где начиналась лесенка к кабине. Поднатужился. Надавил. Сдвинул машину с места. На мечущегося в тесном железном гробу Гарри Коберна посыпались жалящие осколки стекла. Воздушным потоком сорвало и закружило в вихре бумажную мулатку. Вероятно, Коберн кричал — но не было слышно его криков. Вероятно, Коберн молил о пощаде — но внять его мольбам мог только Господь, и то если б захотел.
А бульдозер продолжал движение вперед, вминая стенки кабины внутрь и придавая ей форму своего ножа. Уродуемый металл визжал, будто придавленная кошка. Жалкая, как культя ветерана войны, стрела экскаватора сломалась у основания и отчлененной лапой богомола скатилась в котлован. Наконец пузатые колеса экскаватора оторвались от глины, и поверженный Голиаф медленно завалился на бок, обнажив перепачканное ссохшейся грязью и пылью коррозийное днище.
Но не удержался на краю котлована. Поддавшись всесокрушительной мощи гусеничной махины, он пошатался несколько тягучих мгновений — и, увлекая за собой игрушечные бочки с мазутом, ухнул вниз, на торчащие кольями арматурины не залитой бетоном опалубки.
Когда искривленные вертела пронзили насквозь тушу поверженного железного зверя, Гарри Коберн был еще жив. Когда коротнула электропроводка экскаватора, и разлившийся мазут вспыхнул погребальным костром, Гарри Коберн был еще жив. Когда из кабины бульдозера выбрался меднокожий человек в разорванном, испачканном кровью костюме и с уродливой кровоточащей раной в пол лица, Гарри Коберн был еще жив.
Наплевав на сочащуюся кровь, мститель устало опустился на глину и привалился спиной к теплым каткам бульдозера. Выудив из нагрудного кармана мятую сигарету, он сунул ее в рот и посмотрел на свои пальцы. Пальцы дрожали. Индеец перевел взгляд на котлован. Индеец не пытался отгадать, что его заставило застопорить бульдозер на краю провала. Ведь цель достигнута, и дальнейшая жизнь лишалась смысла.
Над котлованом поднималось чадящее, сыто урчащее пламя. Черный, как волосы победителя в завершившейся битве, дым жирной спиралью ввинчивался в зенит. Какая-то птица с недовольным клекотом метнулась в сторону и, распластав крылья, скользнула к горизонту. В ничего не выражающих глазах мстителя плясали языки огня. Оранжевые, как утонувший в кипящем озере экскаватор. Как втоптанная гусеницами в грязь строительная каска. Может быть он остановил бульдозер, чтобы послать врагу последнее проклятие?
— Пусть демоны сожрут твой желудок до того, как попадешь в ад, — прошептали потрескавшиеся губы мстителя.
И когда прозвучали эти слова, Гарри Коберн был уже мертв…
…По пустынной, анакондой извивающейся дороге, ведущей из этих Богом забытых мест, понуро брел смуглый человек в изорванном, перемазанном грязью костюме. Кровь стекала по рукаву и увлажняла корку засохшей глины на манжете. Кровь сочилась из свежей рваной раны на его лице. Забытая, так и не прикуренная сигарета свисала из уголка рта. Человеку не было никакого дела ни до крови на рукаве, ни до сигареты. Целью своей жизни он положил отомстить тринадцати грязным гринго и в течение долгих лет добивался ее. И что теперь? Цель достигнута, однако он не испытывает удовлетворения. Вперед лишь пустота и мрак. Лучше бы он сгорел в котловане вместе с последним из подонков…
… На обочине дороги терпеливо ждал хозяина потрепанный фиолетовый «кадиллак» с распахнутой дверцей. Меднокожий мститель забрался в нутро, пахнущее горячей кожей, соленым потом и почему-то свежим пороховым дымом, и положил ладони на руль. Ехать было некуда и незачем.
В затылок человеку за рулем вдруг уперся ствол пистолета. Меднокожий перекатил языком мятую сигарету в другой угол рта, утопил кнопку прикуривателя и только тогда посмотрел в зеркало над лобовым стеклом. В зеркале отразились синюшные, болезненно раздутые губы чужака.