— Учили, как же... Это называется: «Перестаньте меня нервировать, а то некуда больше закапывать». Да тебе в кабаках вместо песен молитвы за упокой убиенных заказывать надо!
— Из меня воспитывали и, в конце концов, воспитали цепного пса славянского пантеона, — Антон говорил это вполне официально и сугубо верноподданно, не придерешься. И в то же время с некой брюзгливостью-брезгливостью. — Я умею подавать голос или делать стойку на любого инферн-вальдшнепа, насобачен впиваться мертвой хваткой так, что челюсти философским камнем не разжать. А вот вилять хвостиком меня никто выдрессировать не удосужился. Промашка у волхв-шефов приключилась.
Зигфельд не расслышал горечи в словах Антона, но она была. И немалая. Как больно было сейчас Антону Петрову (он же Феликс Ясенев), вряд ли кто-либо мог понять. Вместе с возвращением правильной памяти Антон потерял надежду. С фальшивыми воспоминаниями он был личностью, имевшей мечты и порывы. А теперь он кто?.. Лишь цепной интриган, натасканный натравливать с большой кровью чужие своры друг на друга.
Зигфельд имел собственное представление о подвигших Антона на интригу причинах:
— Признайся, тебе захотелось стереть с лица земли всех, кто видел тебя мимозным ботаником. Чтобы никто не знал, что суперагент Феликс Ясенев, он же Антон Петров, умеет быть другим.
— Умеет?
— Не придирайся к словам.
— Когда я был буквальным ботаником, я тоже убивал и стравливал, но при этом... Да что тебе, дыму ментоловому, объяснять. Отстань. — Уставившись в щелку меж рамой и гардиной, Петров ждал чего-то весьма важного.
Покуда Эрнст не обращал внимания на избранную собеседником позицию, но ведь еще несколько секунд, ну, пусть минута, и догонит, что не так просто маячит Петров именно там. Или Антон ошибается в спутнике, и наш пресловутый дока — слабак из слабаков? Тогда от такого «ангела-телохранителя» предстоит как можно быстрее избавиться.
— «Так учили». Не смеши мои вши, которых у меня никогда не было. Ты ждал этого часа, как влюбленная паучиха!
— Мо-ло-дец! — отпуская край гардины, сказал Петров с интонацией, не позволявшей Зигфельду отнести похвалу на свой счет.
Зигфельд, конечно же, заерзал, как опоздавший на поезд, и переплыл к окну, чтобы узнать, кто заслужил похвалу Антона. Кроме шаркавших костяными пятками стекавшихся в «Эдду» скелетов, он никого не узрел. Фон Зигфельду стало обидно, что процесс колбасится мимо него, а он ну ни на йоту не шарит в вытанцовывающемся пасьянсе.
А пасьянсу было еще далеко до эпилога. Петров споро накапанной в колбу свежей порцией лже-яда деловито облил, прежде чем раскрыть, портмоне. Затем оросил остатком субстанции портрет Гребахи, ну а следом столь же деловито по черно-гнойной жижице вывел пальцем семизначный номер и приложил мокрую вещь к уху, словно телефонную трубку, — оказывается, волшебная жидкость не только возвращала истинную память.
— Ты звонишь передать последний привет своим родным? — Эрнст вел себя, как навязанный военный советник.
— Нет. — Антон был весь в делах, но стоически терпел шуточки пристегнутого коллеги-неудачника.
— Все равно идиотский поступок. Про нас «Эдда» забыла, ты мог бы под шумок улизнуть. Но вместо этого сам о себе напомнил!
— А тебе меня искренне жаль? — Антон нехотя и лишь про себя признал, что перемудрил с секретностью. Более осведомленный призрак меньше бы путался под ногами.
— Понимаешь ли, коллега, поскольку я могу являться только тебе, то без тебя и меня не станет окончательно.
Наверное, с той стороны пространства в бумажнике сказали: «Алло».
— Петербургский метрополитен. Прямо на подземном перроне станции «Невский проспект», — доложил Антон по секретному номеру волхв-дивизиона нынешние координаты беззащитной «Эдды» и равнодушно швырнул отслужившее портмоне в мусорное ведро.
«Так же поступит и со мной, когда я стану ему не нужен», — замирая от страха, подумал Зигфельд. Он ошибался. Он уже только мешал, а все еще был в некотором смысле жив.
— У тебя был телефонный номер «Ярило», когда мы неприкаянно слонялись по метро?! — попытался визгом заглушить собственный страх Эрнст фон Зигфельд.
— Но я же его тогда не помнил!.. — надменно пожал плечами пес славянского пантеона Феликс Ясенев, он же Антон Петров.
Теперь — или, или. Или «Эдда» успеет слинять со всеми потрохами, или ее успеют накрыть превосходящими силами и умножат на ноль.
* * *
В цитадель Джи-Джи-Олифант вернулся крепко повеселевшим, во главе солидного гремевшего ребрами и позвонками отряда, бросавшего вокруг штрихи-тени. Из кармана галифе начштаба достал портмоне и открыл на газетной вырезке:
— Наружное охранение снято и готово к бою, жду дальнейших распоряжений.
— Приготовиться к экстренной эвакуации, — глухо отдала приказ картинка. Шеф не разделял бравурных настроений начштаба.
Гороховая дробь пяток по паркету разбилась на пучок лучей, до Джи-Джи услышанное дошло не сразу.
— Но ведь!..
— С потерями не считаться, — глухо раздалось с картинки. Бестолковая виватность начштаба только пуще раздражала командарма.
— Но!..
— Использовать первых попавшихся смертных из нашего штата, ботаника, если попадется, тоже под нож, — глухо приказала картинка и поблекла...
* * *
Обритый наголо, одетый в больничную пижаму эльф Тесен закусил в зубах муаровую ленту Ордена шестнадцати рун третьей степени и, поскольку его боевой топор нынче ржавел в оружейке казармы, вцепился в горло врагу голыми руками. Но последовал удар стилетом в защищенный только утлой хлопчатобумажной тканью бок, и рядовой Тесен рухнул к ножкам лазаретной койки, так и не разжав зубов.
Его противник — кентавр явно монгольских кровей — сиганул через тумбочку на помощь двум военным советникам-зомби в красных мундирах и белых пробковых шлемах. Только паркетные щепки из-под копыт брызнули. Викторианцам никак не удавалось разделаться с отмахивавшимся станиной капельницы форт-сержантом Ланалогом.
Когда один из зомби пытался зайти со спины, сержант талантливо брыкался загипсованной ногой. Однако кентавр умел брыкаться почище эльфа, всего один удар, и кавалер Ордена шестнадцати рун второй степени Ланалог Горпожакс опрокинулся навзничь с раздробленной в фарш грудной клеткой.
На этом сопротивление в госпитале можно было считать подавленным. Правда, медсестра не переставала сучить коленками. Ее, завалив на пустующую койку у стены, насиловал кот-оборотень. Стреловидный суставчатый хвост твари трубой победно целился в люстру, ластовые перепонки меж музыкально тонкими, впившимися в ведьмины плечи пальцами сладострастно вибрировали. Уткнувшись лицом в колючее одеяло, Оявка безвольно пускала слюни.
* * *
Три мегеры приволокли и втолкнули запарившуюся упираться Катерину в четырехметрового диаметра нарисованный мелом круг, сами остались тяжело дышать за меловой границей. Мрачное подземелье скупо освещалось жалким чадяшим факелом, от которого больше лихорадочно мечущихся теней, чем света. Катерина оправила розовое платье, утерла рукавом сочившуюся из расквашенной губы кровь и огляделась. Типа, все еще не сдалась. Конечно, она бы с превеликим удовольствием обернулась дебелой змеищей и показала бы этим гербариям, где миноги зимуют. Но, увы, как невольнонаемная и стратегически нацеленная против смертных, оборотные чудеса она умела творить лишь в светлое время суток, либо вне площадки цитадели.