Рация на поясе у Скворцова затрещала позывными:
– Двадцать второй, двадцать второй, ответь Бобруйску. Где находишься?
Скворцов нажал кнопку передачи:
– Бобруйск, я двадцать второй. Вагоностроителей, 25, общежитие.
– Будьте на месте, сейчас подъедем.
– Во, проверяющий. Есть возможность попасть в приказ.
– Ладно, Скворец, банкуй…
Костя зло бросил тельник на траву и вернулся к домику. Эх, какой труд пропал.
На обратный процесс ушло еще полчаса. Это точно был рекорд для книги Гиннеса, потому что Костя трудился в одиночестве. Стас после первого же рывка рухнул на траву и попросил его пристрелить, студенчество дохлое. Костя, правда, тоже не мог поднять рук. Он отходил на пару шагов и с разбега плечом нападал на домик. Пару раз, поскользнувшись на траве, терял равновесие, но, сжав зубы, продолжал работу.
Когда домик встал на прежнее место, Костя, судорожно дергая конечностями, шлепнулся рядом со Стасом.
– Ай да десантник, гордость Советской Армии, – подтрунивал Скворец. – Вот она, сила полового влечения, что с человеком делает. Этот домик год назад трактор еле сдвинул. Страна должна гордиться такими людьми.
– Набить бы тебе рожу, свисток, – прошептал Костя, дотрагиваясь до посиневшего плеча и поднимая глаза к Алкиному окну, словно к животворящей иконе.
– О, я помню, помню. Уговор дороже премий. Вставайте, так и быть, проведу по старой дружбе.
Костя враскорячку, с третьего захода, поднялся, ухитрился вздернуть за шиворот Стаса, и они, опираясь друг на друга, как раненые бойцы, поползли следом за Скворцом.
Скворец слово чести сдержал, приказал вахтерше открыть двери и даже назвал номер комнаты, пожелав на прощанье вставить палочку за славные органы внутренних дел.
Алка, наблюдавшая за перемещениями домика и злоключениями ребят, будто королева за рыцарским турниром, встретила их душевно и ласково. Как приятно осознавать, что из-за тебя идут на такие жертвы.
«Проходите, проходите… Что-то я имена ваши не припомню… Костя и Стас? Ой, вспомнила. Извините, ребята, у меня с закуской не очень. Есть горошек…»
«А нам не привыкать. Да мы и не ужинать сюда пришли. Пейте, мадам, вы нужны нам пьяной!»
Водка уже не имела никакого вкуса, пилась как вода, не обжигая языка и гортани. Горошек пролетал следом вместе с рассолом.
Разумеется, первым Алку распечатал Костя, как застрельщик идеи. Стас из скромности уполз в ванную и сунул голову под холодную воду, пытаясь вспомнить, где он, с кем, зачем и почему. Когда вспомнил, обрадовался.
Костя ввалился в ванную, буркнул: «Действуй, студент» – и тоже сунул башку под кран. Когда он нагнулся, Стас заметил на его спине синий рубец. Там, на улице, он не видел шрама – было темно…
Все прошло на удивление быстро – благодаря стараниям Аллочки.
– Что, и это все? Я-то думал…
– Отдохните, ребята. Кто сказал – все?
Организм активно запротестовал. Водке надоел горошек. Сколько можно? Где огурчики, где мясцо? Где оливки? А ну, зеленый, катись отсюда! Горошек покатился. Вверх по течению. Алка врубила кассетник:
Лето, ах, лето, лето звездное, громче пой…
Стас догадался, что до унитаза он горошек не донесет. Задержав дыхание, он прорвался через стулья к приоткрытому окну, грохнулся на подоконник и открыл шлюз. Ниагара.
Жильцы снизу закрыли форточку, посчитав, что внезапно начался град. Увы, это был не град – непереваренный зеленый горошек барабанил по жестяному козырьку окна, плясал, веселился и разбегался по весеннему асфальту, а голуби, воробьи, эти чудесные птицы, слетались с окрестных крыш, клевали изумрудные шарики, счастливо ворковали, чирикали и разбрасывали перышки, радуясь, что какой-то добрый человек решил устроить им на ночь фуршет. Пернатые, набив зоб, разлетались, неся радостную весть в соседние дворы.
Лето, ах, лето, лето звездное, громче пой…
Триппер, впрочем, вылечили быстро и, главное, одновременно. С известными насекомыми, тьфу-тьфу, тоже вскорости покончили, а Стас успешно сдал сессию.
Звучала веселая, бесшабашная музыка.
Услышав соловьиную трель звонка, Стас бросил недокуренную сигарету в пепельницу и кинулся к двери. Костя отряхивал с плаща капли дождя.
– Ну, где ты был? – Стас взволнованно посмотрел на друга.
– А то ты не знаешь.
– Ты вчера обещал вернуться.
– Значит, не успел! Да и с билетами напряг. У спекуля брал. Ты не паникуй, проясни заморочку.
Оба прошли в комнату. Стас раскурил брошенную сигарету.
– Заморочка… Наехали! Дождались наконец-то! Что ж вы, мальчики, так долго? Я, между прочим, предупреждал, что нефиг с этим бизнесом связываться, все равно ничего хорошего не получится, так нет…
– Не стони.
– Тебе, конечно, хорошо говорить. Ты нигде не засвечен, вся документация на меня, и, случись что, я крайний. Вот, уже случилось.
– Послушай, мне до фонаря эти документы. Мы в одной упряжке и расхлебывать вместе будем. А бизнес? Сидел бы сейчас в своем КБ на госокладе, сто тридцать рэ до пенсии, ездил бы по овощебазам да колхозам. Глядишь, к полтиннику получал бы сто шестьдесят. Не жизнь – малина! Зато траву косить научился бы. Кто наехал, что хотят? Давай рассказывай, я в поезде не выспался ни фига.
– Кофе будешь?
– После.
Стас взял вторую сигарету.
– Я вчера часиков в пять с налоговой вернулся в контору, поковыряться надо было с бумагами, вдруг дверь – бам, нараспашку! Без стука, по-борзому. Ты Малахов? Ну, я. Рожи у всех, е… твою мать. Не рожи, а сплошные челюсти. Двое быков в «Адидасе», третий в костюмчике. Он, в основном, и разговаривал.
«Что за проблемы?» – спрашиваю. Этот, в костюмчике, достает блокнотик и начинает читать мой распорядок дня, представляешь! Когда ухожу, когда прихожу, где обедаю, куда срать хожу. Потом про Настю. Когда в садике гуляет, когда в поликлинику ходит. А Настя вот-вот родить должна. Обалдеть! Я дурачком прикинулся: ну и что, мол? А этот так ехидно, сука:
«Мы что ж, уважаемый, зря все эти сведения собирали? За так?» Ну, ребята, это ваши проблемы. «Нет, мил человечек, твои». А головорезы в «Адидасах» ухмыляются да суставами на лапищах щелкают. «Ты, – говорит костюмчик, – совсем заелся. Машинку прикупил, участочек в Ольгино – не жирно ли? Давай-ка, приятель, делись, если сыночка увидеть хочешь».
Ты представляешь. Костя, представляешь? Настя на просветке была, сказали, мальчик родится. Они, сволочи, даже это узнали!
Костя хмуро смотрел в пол, перебирая пальцами кушак от плаща.