Кивинов вдруг вспомнил, что Юра не позвонил из Москвы насчет прошлого Костылева. Он достал блокнот, открыл нужную страничку и набрал номер.
– День добрый, Юру можно?
– А кто его спрашивает?
– Это из Питера. Опер один, я был у вас в Москве. Мне Юрка должен был узнать кое-что.
– Он погиб.
– Как погиб?! Ничего не понимаю, я же ему недавно звонил.
– Белый дом.
Кивинов повесил трубку.
«О, черт! Оперов-то туда зачем погнали? В них что, мало стреляют? – Кивинов откинулся на стуле. – Что сейчас, анархия? А потом? Террор? Или он уже начался? Слишком много зла. Слишком много. Кричать хочется. Вопить! Орать!.. Выть!.. В пустоту, в ночь… Так ведь никто не услышит, сколько ни ори. Очередная попытка укусить пыль, не больше. Пьяный мясник по-прежнему делает свою работу и смеется. Ты воешь, а он смеется, все громче, все ближе…
Сколько он будет ржать? Когда заткнется его гнилая пасть? Не знаю. Когда?! Знаю одно, пока он смеется, смерть не уйдет с наших улиц, зло не уйдет из нас.
Заткни пасть, сука!!!»
Кивинов накинул куртку и заглянул к Дукалису.
– Толян, пойдем, дернем по сто.
– А Соловец не унюхает?
– Ничего, я отмажу.
– А что, повод есть?
– У нас каждый день повод.
– Вообще-то это верно.
Дукалис вылез из-за стола, оделся и закрыл кабинет.
Опера спустились по ступенькам отделения и вышли под дождь.
Заткни пасть, сука-а-а!!!