– Девушка, “Распутин” настоящий? Мигает? Женька вздрогнула. Покупатель постукивал пальцем по фанерке.

– Мигает.

– Тогда парочку. И шоколадку. Вон ту. Убрав деньги в кассу, Женька положила замерзшие пальцы на металлический абажур настольной лампы – единственный источник тепла в продуваемом холодным ветром ларьке.

Глава 5

Костик сладко потянулся.

– Ну, мужики, сейчас расскажу, отвалитесь! До чего, оказывается, дошло – бабы сами ко мне приходят. Не иначе флюиды. Стоит только подумать и захотеть. Сижу вчера дома один, скучаю. Мать в ночную на вахте. По телику туфта полная – сплошная политика. В общем, скучно. Давай блокнотик листать, кого бы в гости пригласить. Вдруг звоночек – дзынь-дзынь. Кого там еще в восемь вечера принесло? В глазок глядь – отпад! Две бабенки молодые. Я, конечно, открыл. С удовольствием. Стоят Чесотки лет по двадцать. У одной ноги от зубов, вторая пострашнее, но тоже ничего, пухленькая.

"Вам кого, девоньки?” – спрашиваю. “Здравствуйте” – говорят, – мы свидетели”. Я-то сразу не въехал. По какому делу свидетели-то?” – спрашиваю. Они в глаза мне так жалостно глядят: “Мы свидетели Еговы какого-то”. Я опять не врубился: “Чего-то не помню такой мокрухи”.

А они мне – бах: “Вы в Бога верите? Давайте поговорим о смысле вашей жизни”. Я, как вам известно, в Бога, естественно, верю, хоть иногда и грешу. “Конечно, девочки, давайте, давайте поговорим. А чего на пороге? Пойдемте на кухню, там удобнее”.

Они прошли, сели так скромно, журнальчики на стол положили пестрые, давай пальчиками в них тыкать, про смысл жизни объяснять. Я, конечно, послушал для приличия, покивал, тоже иногда на суд свидетелем вызывают. Потом спрашиваю: “Может, выпьем, девчата? Оно помогает в смысле разобраться. У меня как раз водчонка в заначке имеется на внеплановые мероприятия”.

Они мнутся: “Не можем, не можем, грех”. – “Да бросьте, – говорю, – все нормально. Не стесняйтесь. Устали небось по хатам-то шататься, людей вербовать. Я вон тоже работаю известным врачом-психотерапевтом, за день так набегаюсь, только бы до кровати доползти. А так хочется расслабиться, о душе подумать, о вечном. Давайте вмажем, девчата. Потом и картинки ваши поглядим”.

Они чего-то там про конец света стали плести. Все, мол, скоро на Страшном Суде будем.

"Ну, – отвечаю, – скоро – не скоро, а сегодня точно не будем”.

И бегом в комнату. Притащил пузырек “Столичной”, магнитофончик, “Эйс оф Бэйз” завел, колбаски из холодильника достал, селедочки. По первой категории обслуга.

"И как нас, девчонки, звать?” – спрашиваю. “Я сестра Анна, а это сестра Ольга”. – “Отлично, сестренки, – говорю. – Все мы братья и сестры через это дело. Давайте за знакомство”.

Вмазали по соточке. Сестрички порозовели, повеселели. А то больно смурные сидели со своим концом света. Селедочкой замаксали, журнальчики в сторонку отодвинули, я сигаретки и огонек предложил, угощайтесь.

Парочку анекдотиков посвежее траванул, а тут и второй тост подоспел. За братство. Дернули. Музычку погромче, песенку про любовь. Потанцуем? Потанцуем. На кухне тесновато. Сестренки, а ну, бегом в комнату! Камон, беби! Сейчас устроим шоу. У меня еще винцо есть домашнее. Ягода малина. Хотим? Хоти-и-им! Понеслось.

Третий тост был, кажется, за любовь. А может, за веру. Да не суть. За Страшный Суд точно не пили. Я рок-н-ролльчик запустил, сестрички волосы распустили, пуговки порасстегивали, давай “Шизгара” наяривать. Я тоже жару поддаю.

"Бросьте вы со своим концом света! – кричу. -Живите, радуйтесь, пейте, любите! А то ходите, как КУКЛЫ заводные, по парадным, тоску зеленую наводите. Сами-то верите в журнальчики свои?”

Короче, полный оттяг. Хорошо, что у меня две комнаты и спокойные соседи. Привыкли. Часов до пяти Поились. Сестрички и про своего Егову забыли, и про конец света. Потом часика три поспали, я их разбудил. Извините, сестрички, мне пора к пациентам. А Анечка и говорит: “Спасибо, Джордж, вы прямо нас к жизни вернули. У нас там еще девчонки есть, которым секта рамсы запутала. (Запутать рамсы – вскружить голову (блат.)) Может, придете к нам на собрание?” – “Конечно, Анечка, приду. Могу и не один. у меня друзья – психотерапевты, лечат по высшей категории”.

Так что. Гончар, готовься. Послезавтра чешем на собрание свидетелей. Мне одному уже тяжело. Старею.

Паша Гончаров, собрат Казановы по оружию и по вере, ехидно хмыкнул:

– Костер на том свете тебе обеспечен, Джордж. Самый жаркий. Совсем рехнулся. Люди думают о душе, а ты их к чему призываешь? Когда там собрание-то?

– Послезавтра. Где бы денег стрельнуть до получки? А то по нулям.

– Казанова, кончай балаболить, – перебил сидящий напротив Таничев. – Ты ночь прогулял, а сегодня в кладовке полдня дрыхнуть будешь.

– Спокуха! Я, когда вдохновленный, могу неделями пахать, аки пчела. Паш, что раскрывать сегодня будем? Давай раскроем что-нибудь. Всесоюзного масштаба! Слабо?

– Ты вон с бытовухами разберись, пчела, – кивнул Таничев на стопку оперативно-поисковых дел.

– Это не убежит.

– Тогда Медведева раскрывай. Масштаб не всесоюзный, но и не бытовой. Золотая середина.

– Кстати, где Вовчик? Он с блокнотом медведевским что-нибудь наковырял?

– Должен скоро быть, поехал в главк за распечаткой “Мотороллы” и в РУОП. Там действительно есть кое-что на Медведева. Впрочем, этого следовало ожидать. Знаешь, что эксперты в его тачке нашли?

– Скорлупки от фисташек?

– Не только. В тайнике револьверчик с боевыми.

– Ну, это святое дело. Мог бы и не упоминать.

– А в передней панели миниатюрная видеокамера с дистанционным управлением была встроена. Случайно заметили. Под обычную кнопку замаскирована.

– Ну и что? Лет пять назад это, может, меня и удивило бы, а сейчас… Туфта. Лучше б эксперты нашли чье-нибудь чистосердечное признание или хотя бы паспорт убийцы. Я бы им по два пузыря на брата выкатил.

Отряхиваясь от снега, в кабинете появился Белкин.

– Ну, погодка! Когда нас отсюда переселят? Холод собачий.

Убойный отдел районного управления внутренних дел по-прежнему тусовался в одной из комнат медицинского вытрезвителя, имевшей отдельный вход с улицы. Обещанное переселение в отвоеванный у местной администрации полуразрушенный домик затягивалось на неопределенный срок ввиду отсутствия средств на финансирование проекта. К тому же у домика не было крыши, а без крыши гибнет любое начинание, даже очень благородное.

Белкин повесил куртку на вбитый в стену гвоздь. Такими же гвоздями к стене был прибит старинный холст с распятием размерами полметра на метр. Холст изъяли у одного убийцы. Задержанный утверждал, что Щедевр найден им случайно на улице. Следователь направил картину в убойный отдел для установки ее принадлежности. Те, не долго думая, пришпилили антиквариат гвоздями к стенке и использовали его при расколе дешевой публики, заставляя клясться на распятии. Многие клялись, но все равно через некоторое время говорили правду.