За столом продолжается активный спор: настоящие сиськи у Анны Семенович или силиконовые? Анжелина клянется, что поддельные. Мол, какая-то ее дальняя родственница лежала с Анютой в одной чебоксарской клинике. Эксперт Галина утверждает, что это грязные сплетни, и в качестве доказательств оглаживает собственный бюст пятого размера. И вообще: есть вещи, которые не купить за деньги. Человека надо любить таким, каким он есть.
Спор не имеет никакого отношения к моему повествованию, но верно характеризует атмосферу.
Присаживаюсь к столу, жадно припадаю к чаше.
— Плесни еще.
Анжелина берет заварной чайник. Глядя на него, Герман о чем-то задумывается.
— Погоди… У меня же нет чая… И кофе. Ты чего заварила?
— Как нет?.. Полпачки целых. «Принцесса Ури».
Герман быстрым гепардом мчит на кухню и через две целых четыре десятых секунды возвращается, тряся в руке «Принцессу».
— Эта?!
— Ну да…
— Это не чай… Это совсем не чай…
В звенящей тишине мне слышатся звуки траурного марша.
— Это средство от лишая… На травах и кошачьей моче. Мать нахимичила… Сдохнем…
— У тебя лишай?!! — хором уточняем мы.
— У кота!
Я пару секунд смотрю на застывший в руке Анжелины цветастый чайник и подставляю чашку.
— Наливай…
Я мог бы проехать до дома две остановки на автобусе, но не стал. Ведь ни одна трезвая сволочь места не уступит. Придется пешком мучиться.
На проспекте меня тормозит наряд вневедомственной охраны. Наверное, их внимание привлекли моя слегка усталая походка и не менее усталое лицо. Хотя какое их собачье дело? Я же не охраняемый объект штурмую и не выкрикиваю на «марше несогласных» непристойности про власти. Веду себя крайне прилично, на Бен-Ладена не похож. А они, видать, сомневаются.
Двое из «Жигулей». Сержанты. Старший и младший. В бронежилетах. У одного в лапах укороченный автомат для придания облику героизма. Для проформы интересуются наличием документов. Из документов у меня только жетон на метро. Они не верят и ощупывают карманы моей немодной курточки. Умело нащупывают пятисотенную купюру. Купюра перемещается под бронежилет старшего. Я, конечно, пытаюсь уточнить, на какие нужды, но напрасно — старший сержант обещает пятнадцать суток и физические увечья.
Затем, не попрощавшись и не пожелав удачи, они усаживаются в «Жигули» и смываются. Быстрее, чем на сигнал тревоги. Неужели боятся, что я брошусь в погоню?
Группа захвата денег.
Спасибо, хоть не отдубасили.
В уголовном кодексе это называется грабеж. Статья 161, часть первая. До четырех лет. Но для них — охрана общественного порядка. Служебный долг. Почет и престиж. За это про них кино снимают.
Уроды…
Не люблю ментов. В смысле: не уважаю. Мочить из-за угла, конечно, не собираюсь, но в морду кое-кому бы дал. Хотя бы этим… И не потому, что пятисотенная была последней. А так, по справедливости. Может, конечно, среди них есть порядочные люди, но мне почему-то не попадались.
Что тогда, пять лет назад, что сейчас…
Не хочу наговаривать на себя хорошего, но сам я тоже не без изъяна. Но изъян изъяну рознь. Вот так, как эти в бронежилетах, ни к кому не подходил и наличность не забирал. Хотя формально, согласно приговору — грабитель. Та же статья, только часть вторая. Открытое хищение чужого имущества группой лиц по предварительному сговору…
Вот в ней все и дело. В группе. Из двух человек. Один я, второй картавый Сережа. Не сказать, что друг. Так, в одной секции боксом занимались в позднем детстве. Но тренер поймал его на курении анаши и с позором отчислил.
Пять лет назад нелегкая свела нас на ночной дискотеке в Доме культуры. Я подрабатывал там вышибалой. Как раз техникум закончил. Дипломированный специалист в ожидании повестки из военкомата. А Сережа там танцевал (как выяснилось позже — не только).
«О, привет, привет…» Поцелуями обменялись, телефончиками.
На дискотеку он через день ползал, хобби такое. Как-то отозвал меня в сторонку.
— Паш, не поможешь? Мне один уродец триста баксов должен и уже третий месяц не отдает. Я уж прошу его, прошу, а он словно оглох. И самое обидное, деньги-то у него есть, я знаю. Совести нету…
— От меня-то что надо?
— Ничего особенного, — заверил Серега, — я завтра к нему домой хочу сходить. В глаза посмотреть. А ты рядом постой. Для создания позитивной ауры. Чтоб он от долга отказаться не посмел. За хлопоты — десять процентов.
— Ну, если просто постоять…
Отчего же не помочь. Да и десять процентов не помешают — отвальную сделать. Ладно, сходим…
События того дня отложились в памяти на века, словно наскальные рисунки.
«Просто постоять» рядом с Сережей не сложилось.
Должник оказался не один. С любимой девочкой. Поэтому потерял бдительность и открыл дверь. Оказалось, мы знакомы — он регулярно полировал танцпол в Доме культуры.
Сережа закатил ему с порога прямо в челюсть, без разогрева. Девочка, вместо того, чтобы запереться в сортире и не лезть в мужские дела, заорала и бросилась почему-то на меня, обнажив когти. Лицо расцарапала, пилку для ногтей из джинсов вытащила.
Я, само собой, не стоял как памятник жертвам аборта — провел «двоечку» по-быстрому.
Девочке хватило.
Как потом оказалось, надолго…
Сережа тем временем напомнил хозяину про долг, макая его голову в унитаз. Хозяин, отдышавшись, показал жестом, что денег нет. Сережа не поверил. Вывернул шкафы, секретеры, бюро, валявшиеся носки. Сотню баксов мелкой наличкой отыскал.
«Маловато будет. Придется натурой взять и продать с молотка».
Хозяин не выглядел зажиточным человеком и не мог похвастаться плазменной панелью или ноутбуком. Поэтому в счет погашения долга пошли музыкальный центр, часы «Ракета», телефонный аппарат, трехтомник китайской поэзии в старинном переплете, золотая цепочка, туалетная вода, туалетное мыло — короче, всё, что представляло хоть какую-то материальную или культурную ценность.
Сложив конфискат в холщовый баул, мы удалились, наказав хозяину впредь отдавать долги вовремя и сполна. Сережа что-то прошептал ему насчет милиции. Тот молча покивал мокрой головой. В общем, судебные приставы в чистом виде.
Во дворе рассчитались согласно уговору. За работу я получил часть наличных долларов и китайскую поэзию в качестве сувенира. На память.
Тем же вечером, когда я, лежа на диване, плавно засыпал над вторым четверостишием, в дверь позвонили. Я, как человек, которому нечего терять, честно открыл. На пороге стоял незнакомый мне молодой господин в светлом плаще и по-доброму улыбался. Именно улыбка меня и обезоружила. Если б он был хмур, я бы встал в левостороннюю стойку.