Панас прервался, отвернулся, чтоб откашляться.
— И это все? — Шрам понял, что слушает очередную ботву о правильном воре, который хочет навести порядок, чтобы людям вышло облегчение, да вот злыдни строят козни и изводят вора. Какая-то фигня колола локоть. Сергей щупанул пальцами дырку в матрасе — трофеев чиркалка и четыре спички.
— Не все, — пообещал Панас. — Раз он появился и на нашей прогулке. Вспомнил меня, — было сказано с гордостью. — Я по второй ходке отдыхал на зоне, которую Клим в то время держал. Потрендели мы с ним немного.
— Из Аляски за два месяца до Нью-Йорка дошкандыбал. — снова ожил треп через пару рядов, — И хранил на память об Родине пачку сигарет «Друг» с последней сигаретой. А в Нью-Йорке так прибалдел от небоскребов, что решил выкурить. Не успел поднести спичку, тормозит рядом кадилак, а от туда буржуй: «Эй, мистер, я типа вкалываю на „Филиппе Морисе“, но никогда таких сигарет в упор не видел!» Пригласил этот буржуй Витю Маляева в кабак, и давай выспрашивать, нюхать сигарету, и чуть ли не жевать: откедава, мол, такой ядреный табак?..
— Ну и? — вырвалось у Сергея нетерпеливо. Достало. Он вообще был готов через пару-тройку слов оборвать Панасову сказку. И еще хромая мысль отбросила тень: «А ведь и Панаса могут настропалить меня угрохать. Посулить койку лазаретную, забашлять за адвоката или вообще протаранить выход на волю — и устоит ли он?»
— Странные вопросы Клим задавал, — Панас, кажется, въехал, что не слишком пронял своей темой бывшего солагерника. И заторопился. — Вопросы вопросами, а потом он и говорит. Дескать, скажи, Панас, чего заслуживает человек, который в общак не докладывает. То есть крысятничает. И крыса та не мыло или печенье из посылки у кентов своих уводит, а такие бабки, что от одних нулей голова закружится. И когда правильные люди горе мыкают, этот жирует на их несчастьях и повинную не держит. Что, спросил меня Клим, разве можно терпеть такое?..
— А Витя Маляев был не жмот, — продолжалось бубнение невдалеке, — Он говорит буржую: «Табак такой произрастает только в России. Но если хочешь точный адрес, то поклянись мне своей матерью исполнить одно условие. Типа, нарекались сигареты — „Друг“, „Френд“ по вашему. Но остался у меня на зоне корешок закадычный Акиль Акета. Хочу, чтоб новое имя у цигарок было в честь него. Но и здесь не так все просто. Тут же советские менты прознают, и жизни корешку не станет. Так что назови сигареты „Кент“ в честь моего друга анонимно. „Кент“ по нашему одна фигня с „Френд“. Заметано?» И буржуй поклялся здоровьем матери…
Уже некоторое время вокруг прежней тишины не было. Сначала зародился где-то за центром камеры настойчивый шепот, переканавший в базар вполголоса. Потом люди свои голоса уже не тушили. После началась возня. Вякнулся вскрик, который словно бы придушили, металлически задребезжали вздрогнувшие шконки, что-то с грохотом шваркнулось об пол.
Сергей соскочил с койки. Если отвоевал себе место держателя хаты, то отвечаешь за все, что в ней происходит.
Сергей двинулся к водовороту возни, где везло, переступая через распластавшихся между шконками. Кто успевал, подхватывался, пропуская его. Бардак обрисовался конкретный. Мельтешили руки, мелькнуло что-то белое. Шрам тормознул у края лежанки, сжав кулаком перекладину спинки.
— Балдеем? — громким вопросом Сергей хлестнул по горбящимся хребтинам.
На его голос обернулись, спины разошлись в стороны. Опаньки! В натуре, ребята реально развлекаются. На койке рожей вниз опухал мужик, руки его были примотаны полотенцем к железным трубкам в изголовье койки, штаны наполовину спущены.
— Чего творим? — Сергей вгляделся в компанию и без удивления обнаружил знакомые оскалы. Боксер и молдаванин с забинтованной рукой. Плюс еще два каких-то калибра.
Попутанный мужик забился на простыни, как рыба карась на берегу. Его хайло затыкал кляп, еле процеживающий жалобное мычание.
— Лежать, — зло прошипел молдаванин и врезал терпиле здоровой рукой промеж лопаток.
— Ну?! — Сергей показывал, что теряет терпение.
— Он в карты просрал, — за компанию взялся отвечать Боксер. Он пытался гнать уверенно и невозмутимо. Пытался, но получалось иначе.
— На что играли?
— На просто так.
Известная подловка. Какому-нибудь лоху, баланды не хлебавшему, предлагают сыграть в карты. Как правило, тот отказывается. «Да на просто так сдуемся», — говорят ему. «На просто так» лох соглашается. И проигрывает. После чего ему сообщают, что он на кон поставил самого себя. «Помнишь на что резались? На простока. Ты и есть — простак, мы-то не простаки. Ты теперь наш».
— А у меня разрешения не надо спрашивать? Значит, решили опустить без позволения смотрящего камеры?
Шрам не жалел мужика. Прежде разберись, куда ты попал, как тут живут, кто вокруг тебя, какой устав в этом монастыре, а потом уж ввязывайся в сомнительные развлекухи. Но эти блатнящиеся фраера кинули вызов ему, Шраму. Не пожелали считаться с ним, не признали за главного в хате. Вот с чем придется разбираться, а не с проигравшимся мужиком.
— Это ты смотрящий?! — не выдержал наконец молдованин. Наконец — потому что примечал Сергей, как тот закипает, как приходит в движение всем телом. — Кто назначил?
Можно и не отвечать, но Сергей ответил. Не молдованину, а тем, кто слушал разговор.
— Закон. Потому как кроме меня воров тут нет. Шелупонь одна выдрючивающаяся. Вроде тебя.
— А ты платил за это право?! — напряг в голосе молдованина, приближающийся к поросячьему визгу, будил людей в хате. — А я платил.
— Чем? — проявил Сергей совершенно искренний интерес.
— Монетой! Заработанной монетой, — человечек с кликухой Гайдук даже начал заикаться от еле сдерживаемой ненависти. — Это тебе не зона, ты вначале в порядки въедь. Или меняй хату и там заправляй. Ты не на зоне! Усвой! — человечек с погонялом Гайдук вытер потеющую ладонь здоровой руки о штаны. И предложил, видимо, вспомнив в сей пиковый момент о сломанном пальце. — Давай, ты сперва разберись тут во всем, а потом договорим.
— Короче, молдованин, — Сергею были все услышанные слова фиолетовы. — Базар закончен. Засыхай и забирайся на свое место. Или будешь с Губой парашу облизывать.
Молдованин дошел. В нем не выдержала пробка, и, как гной из лопнувшего чирея, зачвыркали тухлые кваки:
— Сука долбаная! Ты — никто! Козел! Ты здесь подохнешь, загасим! — дрожали его цапки и дергалась харя. — Люди! Он вас на понт берет, этот мудак! Рви его!
Сергей отлепил себя от перекладин шконки и шагнул в проход. А вдруг непонятка затеяна, чтоб кто-то третий под шумок шило в почку ткнул? Молдованин давил пяткой на полу пластмассовую кружку — изломанный, зазубренный край будет его оружием. Боксер куклился на койке и не встревал. И с коек никто не спрыгивал и влезать в месилово не собирался. А на хрена кому-то надо?
Снова привычная тоска засочилась по жилам и артериям Сергея. Опять предстояло сворачивать чужие скулы и коцать коленные чашечки. Не он выбрал эту дорогу, она его выбрала несколько сентябрей назад, и теперь не свернуть до конца.