Сергей, как приходу весны, обрадовался скромненькому шуму, наконец-то проявившемуся поблизости. Сначала какое-то буханье где-то на дальнем мередиане коридора, потом реальный топот.
Не сапогами грохочут. Несколько человек. Трое-четверо. Опа, сюда! С замком ковырялись долго, будто подбирая ключи. Все-таки дверь сдулась.
— Шрам! — кто-то робко покликал в темноту сволочильника. — Ты здесь?
— Где ж мне быть. — Сергей выбирался в коридор.
Зажмурившись от лампового света, потянулся, распрямляя утомленный костяк, отмахал несколько прогибов назад. Потом приоткрыл веки. Джеки, Боксер и Китай — тот парень, за которого, выходит, не зря Сергей в буру отигрался. И никаких дубаков. В руках у Боксера попкарьская резиновая дубинка.
— Ну, и что вы там отчебучили, гуси-лебеди?
— Шрам, а мне еще две подружки письма прислали, — поспешил поделиться радостью Джеки, — Тонька — одна, а вторая — Иринка…
— Уходи!
— А вы? — Верочкины ресницы хлопали быстро-быстро.
— Уходи! — страшно рявкнул на нее Холмогоров, и девушка сорвалась из приемной.
Начальник остался один. Он этого и хотел. Сначала вытер потную ладонь о штаны и, будто заразную, швырнул в мусорное ведро брошюру «Как уберечься от сглаза». Потом достал «Макаров».
Чего ему терять, спрашивается, кроме жизни? Все и так потеряно.
Сдвинул предохранитель. Открыл рот. Дуло — как ночной кошмар. Из него и вылетит со зверской силой тот свинцовый кусочек.
Надо закрыть глаза. Иначе решимости не хватит.
Ну, как же на это идут? Как заставляют себя? Как управляются с одеревеневшим пальцем?
Всего-то одно крохотное движение одного из пальцев. И все. Неужели все?..
— На пол!
Очередь в потолок, дырявящая, осыпающая побелку и заставляющая рухнуть на линолеум майора и сержанта. Рухнуть возле оружейной комнаты, которую так и не успели запереть, рухнуть и накрыть голову руками.
По галерее накатывалась кодла зеков, гнавшая перед собой энергетическую волну разрушения и злости. У некоторых в мослах блестели стволы «калашей».
Замполит, взлетев по лестнице, вскочил в коридорную прямую и мгновенно оценил ситуацию.
— Стоять! — он вытянул руку с «Макаровым». — Стоять, духи! На месте!
— На пол! На пол, начальник! — зеки и не думали подламываться.
— Стоять! — замполит предупредительно выстрелил в потолок, не замедляя шаг.
Толпа и полковник сближались.
— Не дури, начальник! У нас круче! — новая автоматная заявка в потолок, осыпающая на звезды майора и лычки сержанта белую штукатурную плесень.
— Буду стрелять!
Никто — ни толпа, ни полковник — не спотыкались по пути к оружейке. Но зеки были к оружейной комнате ближе. Им докатиться пять метров, полковнику вдвое больше.
— Стоять или стреляю! — полковник не опускал пистолет.
Майор и сержант на полу крутили шеями, глядя из-под рук то в один конец коридора, то в другой. Уголков от оружейной затарки отделяло два шага. Полковник выстрелил, метя в гребущего чуть впереди, державшего АКМ у живота и кричавшего «На пол!». По всем понтам — их главарь. Царапавшие снаружи подоконник глупые голуби шарахнулись, теряя перья.
Толпа рассыпалась, брызнула по углам ртутным горохом. Падали, вжимались в пол, прячась друг за другом. Приложив руки к пузу, один из уголовников попятился и брыкнулся на спину. Главарь пули избежал. И начал садить из «калаша».
Со второго выстрела полковник Родионов угадал таки атамана. Сам получив до того свинцовый шприц в плечо. Но остался на ногах, будто кожа из кевлара.
— Стрелять! Стрелять, бойцы! — Олег хотел поднять этих трусов у оружейки. Вооружены же…
Прошившая колени очередь подрубила замполита, он повалился на стену. Вжарил второй автомат, кто-то чирканул с колена. Чуть позже подключился третий.
Мозаикой отлетала штукатурка, секла лицо. Полковник сползал по стене, давил на курок, стреляя наугад, давил до пустых щелчков.
Пистолет продолжал щелкать под ним, когда полковник вытер лбом пол и потом, словно нехотя, растянулся у стены, придавив табельное оружие животом.
Никто не мог слышать заложенными ушами за продолжающимся грохотом, а если б услышал, то вряд ли бы понял, что шепчет зам, сотрясаемый градом автоматных пуль: «Конов, держись, вертушка». И смешивались в гаснущем сознании вертолеты и голуби, конвойные овчарки и овчарки, разведывавшие мины. И тут и там за людские грехи расплачивавшиеся своими жизнями бессловесные друзья человека.
Наконец автоматные рожки опустели. Из порохового кумара выбрался невысокий и худощавый человек, на ходу отстегивая магазин, выбрасывая его и вставляя новый. Он морщился от боли и волочил ногу. У него было прострелено левое бедро, брюки пропитывались кровью. За шаг до полковника он наклонил ствол перезаряженного автомата и вжал до упора спусковой крючок. Маслины выстригли на спине замполита две параллельные дорожки. Не достреляв рожок, раненый в бедро встал возле полковника на колени, положил АКМ на пол, достал выкидуху.
— На, сука! Мусор! Ментяра! Легаш! Тварь!
Он всаживал финкарь в спину, в шею мертвеца, всаживал куда придется, облепив рукоять обеими ладонями, всаживал, пока его не стали трясти за плечо.
— Хоре, Выдра, он дохлый уже…
В окошко запертой оружейки они приметили внутри на полу двух связанных вертухаев. Картина ясна.
— Прикинь, если они выгребли все оружие, — сказал Боксер. — Чего хочешь тогда требовать можно. Хоть самолет до Пакистана.
— Хана полковника нам всем с рук не сойдет. — Китай старался не смотреть на трупешник.
Шрам присел возле расстрелянного и исколотого замполита. Рядом встал Джеки.
— Хороший был мужик, крепкий. Редкой породы. Не пофартило ему с раскладом — кинули его не на тот фронт. Отсюда и получилась какая-то херня с кровавой финитой бля комедией. Ему было бы правильнее скопытиться на войне. Не своей смертью умер. Его смерть — чеченская пуля в сердце во время штурма какой-нибудь высотки. Ладно, дернули дальше по местам боевой славы.
Шрам не стал вспоминать, что с замом уперлись в друг друга рогом. И что такой затык все равно для одного кончился бы плохо. Потому что оба не умели отступать. Не стал вспоминать, потому что при покойниках полагалось лечить воздух только сладкими речугами.
— Бросай волыну, убьем!
Начальник СИЗО встретил их на пороге приемной. Пистолет держал в опущенной руке. Когда они ввалились, взвинченные, оскалившиеся автоматными стволами, Игорь Борисович просто разжал пальцы.