— Это совершенно ни при чем. Он обозначен на трассе, значит, является населенным. Даже если в нем никто не живет.
С логикой у опытного лейтенанта все было в порядке. Возражения не принимались. Закон на его стороне.
— Будем составлять протокол или пройдем к мотоциклу?
Никита выбрал второе, вылез из-за руля и направился за лейтенантом в кусты. Я отметил, что документов инспектор у моего друга пока не спросил. Через пять минут закулисных переговоров друг вернулся к «шестерке», распахнул багажник и освободил машину от последней бутылки водки. Которая минуту спустя переместилась в коляску мотоцикла. «Счастливого пути, больше не нарушайте».
— Деньгами не взял, — процедил Никита, когда на дозволенной скорости мы миновали второй столбик, — у них тут, оказывается, водка — деликатес. Чего теперь Валерке дарить?
— Надо было листовками отдать. Пусть бы лучше политически развивался… Он у тебя, кстати, права спрашивал?
— Нет. Оно ему надо?
Возле следующей деревни Никита ухитрился напороться на металлические грабли, забытые кем-то прямо на полосе. Да так удачно, что пробил два колеса. Кто потерял грабли, осталось загадкой, деревня, как и Большие Колтуны, признаков обитания не подавала. Вторая часть словаря матерных и жаргонных выражений была процитирована Никитой в рекордно короткие сроки. В багажнике лежала только одна запаска, поэтому следующие три часа ушли на ремонт покрышки и камеры. В результате к Запорью мы подъезжали, когда солнышко садилось за косогор. Одним словом, вечерело.
Я, к слову, помимо качества, отметил еще одну особенность дороги. Нам почти не попадалось встречных или попутных машин. «Козлик», окативший нас пылью, был единственным за последний час транспортным средством. Впрочем, я рассуждаю как городской житель. А для местных это вполне нормальный поток. Куда тут ехать?
Запорье, как оказалось, было вовсе не Запорьем, а Задорьем. Просто под буквой «д» на табличке стерлась палочка, и она превратилась в «п». Я еще с самого начала удивился названию, но уточнять у Никиты не стал. Сразу за указателем горбатился бревенчатый мост через высохшее русло реки. Преодолевали его с максимальной осторожностью, никаких гарантий, что бревна не раскатятся.
— С лещами, похоже, пролетаем, — Никита кивнул вниз, — в Сахаре больше поймаешь.
— А если и однополчанин твой тут уже не живет? И вообще никто не живет?
— Все может быть… Но два года назад еще жил. Он на самосвале лес возит, приезжал в Питер, звонил мне. Встретиться не смогли, по телефону поболтали.
— А дом его где, знаешь?
— Да спросим. Это ж деревня… Валерка обалдеет, наверное…
Проехав еще с полкилометра, мы затормозили возле первой избушки, утопающей в зелени бурьяна и огороженной жидким частоколом. Со двора доносилось кудахтанье кур и ворчание собаки, а значит, населенный пункт функционировал. В смысле, был обитаем.
— Я сейчас. — Никита вылез из авто и решительно направился к калитке.
Вернулся он быстро. По выражению его довольной физиономии я понял, что в палатке нам ночевать не придется.
— Здесь Валерыч! Зеленый дом сразу за поворотом. Только все мужики сейчас в клубе. День рождения чей-то отмечают.
— Так давай туда сразу.
— Конечно! Заодно и отагитируемся, пока все в сборе. А в штабе я скажу, что специально народ собрали. Глядишь, премию подкинут за рвение.
— Хорошо бы.
— Плохо, без подарка припремся… Несолидно. Магазина у них нет, я спросил. Раз в три дня какая-то автолавка приезжает.
Никита еще раз помянул лейтенанта недепутатским словом.
Клуб располагался на окраине, с противоположной стороны, нам пришлось проехать через всю деревню, что заняло минут пять. Не потому, что Задорье было так велико, просто на березе Никита заметил прибитый знак «40». И никаких гарантий, что за поворотом не ждала вторая западня. А денег только на бензин. Зато мы смогли рассмотреть местные достопримечательности и полюбоваться видами.
Говоря откровенно, населенный пункт разительно отличался от того, который недавно показывали в сериале «Участок». Не знаю, как у Никиты, но у меня сложилось полное впечатление, что задорьевцы месяц назад подверглись широкомасштабному социалистическому раскулачиванию и до сих пор не могли прийти в себя. А некоторые дворы, вдобавок к продразверстке, враги обработали танками и зачистили гранатометами. Причем вместе с домами. По правде говоря, я ожидал увидеть более оптимистичную картинку. Хотя, может, я просто давно не был в деревне? В любом случае, нашему кандидату предстоит много трудов. Если, конечно, он финиширует первым. И если потом захочет сюда приехать.
Собственно, добавить к сказанному нечего. Дом однополчанина в общую картину вписывался гармонично. Не рухнул он только потому, что одну из стен подпирал «КамАЗ», вероятно тот самый, на котором хозяин возил лес. Еще одна деталь бросилась мне в глаза, когда мы уже подкатывали к окраине. Несмотря на сумерки, я так нигде и не увидел освещенных окон. Либо все были в клубе, либо экономили, либо танки повредили заодно и линию электропередачи.
Клуб мы нашли довольно легко, это было единственное каменное строение в деревне. Прямо за ним начиналось небольшое поле, заросшее иван-чаем и пожухлой травой, а еще дальше чернел непроходимый лес. В свете фар я разглядел протянутый вдоль крыши деревянный транспарант с сохранившимся лозунгом «Пятилетку — за четыре года». Из чего следовало, что либо крышу не ремонтировали лет двадцать, либо капитализм до здешних мест пока не добрался.
В клубе свет горел. Значит, не все так печально. Никита съехал с дороги и заглушил двигатель метрах в трех от каменной стены, не рискнув бросить машину на обочине. «Еще въедет кто-нибудь в темноте».
Покинув салон, я услышал живые звуки гармошки, льющиеся из приоткрытого окна. Больше всего меня удивила мелодия, никак не вязавшаяся с российской глубинкой. Это был старый хит Стиви Уандера «Я звоню сказать, что люблю тебя…». Не «Одинокая гармонь», к примеру, и не «Вот кто-то с горочки спустился», а Стиви Уандер. Впрочем, всего сто километров от Питера, не такая уж и глубинка. В любом случае, музыка — это прекрасно. Пока люди играют музыку, Земля вращается.
Никита отправился на разведку, я остался возле машины вдыхать чистый деревенский воздух. Когда друг скрылся за дверью, гармошка смолкла, а еще через пару мгновений радостный крик потряс старые клубные стены. Я догадался, что Никита благополучно узнан однополчанином. Минутой позже он высунулся из окна и махнул рукой:
— Павлон, заходи!
Я подхватил сумку с листовками и не стал ждать второго приглашения. Едва я оказался в клубном чреве, мой аллергический нос пронзил ядреный дух. Эпицентр газовой атаки. Винегрет, состоящий из дыма дешевого табака, паров ацетона или керосина и свинцового портяночного смрада. Распахнутые окна не спасали. От неожиданности я не удержался и чихнул.