Пурга | Страница: 25

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

А дорожка свернула. И Евгений Александрович свернул вместе с ней!

И увидел человека!

Человек был женщиной. В шубе! Она быстро шла к выходу, неся в руке объемный пакет. Видимо, с остановки — напрямки через парк. Подполковник огляделся. Точно! Слева проспект, там остановка.

Ура! Спасен!

Фигового листочка не нашлось, прикрылся ладошкой, задыхаясь, закричал:

— Эй!.. Стойте.

И по привычке скромно добавил:

— Милиция!

Но женщина не услышала и не остановилась. Потому как не крик и был, а так, шепот жалкий. Не осталось сил гаркнуть достойно.

Ничего, главное — цель видна. Только бы успеть.

Подполковник зарычал, словно раненый Минотавр, опустил безрогую плешивую голову и, выставив вперед руки, бросился в погоню. Ветер безжалостно обжег кожу и даже внутренние органы.

Десять метров, восемь, пять… Приготовиться к атаке! Есть — приготовиться к атаке!

…Когда осталось метра три, она, услышав тяжелое дыхание и скрипучий топот ног, обернулась.

…Шапка-ватрушка зашевелилась на голове. А у кого не зашевелится? Если прыгает на тебя прямо из пурги голый мужик с выражением крайней озабоченности на лице. И в здоровом теле — не только здоровый дух… Собака Баскервиллей отдыхает.

Замерла, выронила пакет. Из пакета выкатилась пара яблок.

— Снимай… Убью…

Ничего иного инстинкт самосохранения несчастного подполковника предложить не смог. Объяснять про «купание» — все равно что лепить в пустыне снежную бабу. Пальцы, несмотря на окоченение, намертво вцепились в воротник.

— Снимай…


Пурга

Женщина наконец пришла в себя, вскрикнула и попыталась вырваться. Но куда там… Все равно что у опохмеляющегося отбирать бутылку пива.

— Быстро…

Она поняла, что сопротивление бесполезно.

— Не убивайте, я отдам…

Трясущимися руками начала расстегивать пуговицы. Слишком долго, Евгений Александрович не мог ждать. Рванул шубу с плеч. От рывка слетела и шапка.

— Что ты делаешь?! Новая же шуба!

Год выпуска мехового изделия интересовал подполковника меньше всего. Он накинул шубу на себя сверху, не засовывая руки в рукава. И зажмурился от удовольствия, словно курортник в шезлонге под первыми лучами солнца.

Сейчас он напоминал ныряльщика, до последнего державшегося под водой и наконец глотнувшего воздуха. Блаженство, неописуемое блаженство. Гораздо круче, чем оказаться по итогам года на первом месте по всем показателям.

Когда он немного оттаял и открыл глаза, женщины уже не было, скорее всего, убежала, захватив свой пакет. Осталась лишь меховая шапка-ватрушка и яблоки. Евгений Александрович поднял ее, отряхнул и с усилием натянул на макушку — не по размеру убор. Но не пропадать же добру. Вещи он вернет утром. Извинится, объяснит. Женщину разыскать не проблема, в конце концов, даст объявление.

А шуба теплая. Интересно, что за мех? Он попытался просунуть руки в рукава, но не смог — размер шубы на тройку номеров меньше. Еще порвется… Застегнул на оставшиеся пуговицы, руки сложил на груди… Опустил глаза на яблоки. А неплохо смотрятся на снегу. Розовые на белом. Замерзают. Только что с ними делать? Не греть же. И не есть. Наверняка немытые. Белочки пускай кушают, им витамины нужнее.

Все, за жизнь теперь можно не опасаться. Но надо поспешать. В парке замерзают голые друзья, а голыми, как известно, могут оставить только судебные приставы. Евгений Александрович оставить не может.

Постояв минуту-другую и наконец окончательно придя в себя и оттаяв, он выбрал направление и широко, по дед-морозовски, зашагал к выходу из парка, размахивая пустыми рукавами. Теперь не ошибется, просвет между деревьями виден без инфракрасных лучей даже в темноте. «А я иду такая вся — в Джоржи Армани…»

Но недолго шел дедушка-мороз-подполковник, недолго длился праздник. Глухой удар тяжелым предметом по затылку прервал песню самым грубым и решительным образом… И удар был явно не солнечным.

* * *

Несколько дней назад

— А что, отличная работа… Двадцать два процента в плюсе. И три десятых.

Евгений Александрович отложил калькулятор и поднял глаза на стоявшего перед ним оперативника с басурманской фамилией Китаев.

— Сам додумался?

— Ваша школа, товарищ подполковник…

Нравился ему этот молодой опер. Энергичный, инициативный, толковый.

Да и показатели лучшие в райотделе. И не пьет вроде. Хорошая смена. Надо только опыт передать да контролировать, чтоб с пути правильного не сбивался.

— Позвоните в следственный отдел, а то они отказываются дела возбуждать. Мол, пустой писанины много.

— Что значит «пустой»? Как квартальную премию получать, так они первыми в кассу, а как помочь с показателями — так писанина! — Никифоров повернулся к сидевшему по правую руку заместителю по оперативной работе: — Станислав Дмитриевич, свяжитесь со следствием.

— Хорошо, — Станислав Дмитриевич Касаткин, тридцатипятилетний натуральный блондин, сделал пометку в блокноте. — А в чем проблема? Я просто не в курсе.

— Плохо, что не в курсе… Надо на службе чаще появляться, а не арбузные точки трясти.

Зам посмотрел на шефа, словно вратарь на судью, назначившего в его ворота несправедливый пенальти.

— Наш оперативник, — продолжил Евгений Александрович, — поднял раскрываемость на двадцать два процента. А следственному отделу, видишь ли, не хочется работать.

— Каким образом поднял? Раскрыл что-нибудь?

— А это он тебе сам расскажет.

— Все аморальное просто, — улыбнулся Китаев. — У меня на земле библиотека. Кое-кто книги берет и не возвращает. Я принимаю от директора заяву, штампую и направляю в следственный отдел. Там возбуждают мошенничество. Потом нахожу должника, раскалываю, изымаю книги, он раскаивается, все возвращает, в библиотеке пишут встречное заявление, следствие дело прекращает, но раскрытие нам идет.

— Двенадцать дел только в этом месяце, — добавил Никифоров. — Кстати, сколько на нашей территории библиотек? Надо использовать положительный опыт.

— Не знаю, — опять растерялся Касаткин. — Три-четыре…

— Ничего-то ты не знаешь… Выясни и доложи. Кровь из носа, в этом году мы должны быть первыми в городе.

Всего в Великобельске было три районных управления, и конкуренты не дремали. На троне городского милицейского царства с недавних пор восседал армейский отставник, призванный помочь органам московским приятелем, катающимся на большой машине с очень большой мигалкой. И получил отставник лампасы, по слухам, не только благодаря дружбе. Ибо дружба — понятие не материальное, а должность — как раз наоборот. Да и никто в наше рыночное время не дарит кресло начальника городской милиции только потому, что когда-то спали на соседних койках в казарме. И на день рождения не дарит. В лучшем случае продаст со скидкой. И соответственно, «новоназначенному» приходится капиталовложения отбивать. А как? Естественно, через подчиненных. Ввести ежемесячный «налог на кресло». А кто будет против — ткнуть мордой в низкие показатели и отправить на пенсию. Или в ссылку, с понижением.