— Утром 8 марта в Праге на Вацлавской площади, — завел следующую историю Витась, — я подошел к ларьку, в котором продавались «шпикачки», напитки и прочие радости общепита. А надо сказать, что в таких ларьках работают, в основном, бывшие советские женщины. Преимущественно, украинки. И они, конечно, отмечали Международный Женский день: наливали себе из-под прилавка шампанское в те же стаканчики, в которые разливали безалкогольные напитки клиентам. Не знаю, то ли я похож на чеха, то ли они уже основательно накачались шампанским, но эти подруги приняли меня за местного жителя. Кстати, заказывая кофе, я прочитал на ценнике его чешское название и повторил: «Една кава». Девчонки окончательно уверились в том, что я чех, и принялись меня высмеивать, делая вид, что просто беседуют между собой: «Гляди, а ручонками к моему шампанскому тянется,» — сказала одна, когда я сделал попытку взять стаканчик, предполагая, что в нем предназначенный мне кофе. «Конечно, рожа-то буржуйская», — прокомментировала вторая. — «И похотливая!» — добавила третья, вежливо глядя мне в глаза. «Плесни ему в харю, чтоб знал, где чей стакан,» — весело посоветовала одна из продавщиц. И тут первая осторожно предположила: «А вдруг он русский понимает? Вы бы потише, девочки». Это замечание вызвало новый водопад насмешек: «Откуда ему понимать? Ты посмотри, он наверно, и чешский уже забыл. С бодуна, небось. Красавчик, ты ведь не бум-бум по-русски, правда?» К тому моменту я, терпеливо молчавший, хотя меня душил смех, уже получил свой кофе и вежливо сказал: «Конечно, девочки, я не русский. Я белорус!»…
— Нгянь ли шон. Куаянь лио. — Или что-то вроде того.
Ну, в общем, тоже понятно. Выплывшее из мрака худое, встревоженное, узкоглазое лицо не-разберешь-какого-пола умоляло говорить потише. Еще оно, наверное, просило не курить. Но курить Пепел и не собирался, не совсем же он дурной. Да и трепался Витась шепотом. Видимо, лицо азиатской национальности просило вовсе замолчать. Как азиаты сами молчат, лишь жмутся друг к дружке и водят по стенкам фургона глазенками побитых жучек.
После истории с землячками Витася закоротило на женском вопросе.
— Я сразу ей сказал, — вновь зашептал Витась в фургонной тишине, — когда нападет на меня тоска, не держи, Бажена. Все равно, говорю, я ничего не могу с собой поделать. Если разойдемся тихо-мирно, буду помнить о тебе только хорошее и тогда точно возвернусь. Когда-нибудь теплым июньским вечером.
Пеплу пришлось выслушать лирическую повесть о проказливой француженке Мадлен, с которой Витась познакомился на сборе винограда, откуда их обоих потом прогнали за аморалку и порчу урожая. Пепел узнал, что в городе Гдыня живет высокая девушка Марыся с большими синими глазами, работает в порту и с тоской глядит на море, не на этом ли белом пароходе возвращается к ней принц ее сердца Витась. А в Черногории в курортном местечке Градишты трудится официанткой жгучая брюнетка, которая непременно ушла бы в монашки, не повстречайся ей в тот переломный момент странствующий белорус.
Наконец-то белорусовы рассказки подействовали на Пепла должным образом — потянуло в сон.
— А ты в Москве бывал? — вдруг спросил Витась.
— Москвички такие же некрасивые, как и француженки, — со скукой ответил Сергей. — Я сплю, разбудишь, когда покажется Италия. — И Сергей принялся устраиваться поудобнее. Набросал под себя побольше сплющенных коробок, пристроил спортивную сумку вместо подушки.
— Это мы еще в комфорте катим, — порадовал Витась. — Слышал, наверное, про нелегалов, которые пачками задыхаются в трюмах или под вторым дном трейлеров?
— Что нелегальному эмигранту в радость, то русскому вилы, — и Сергей зевнул. — Ладно, перетерпим, бывали в ситуациях. Случалось и на бетоне ночевать…
— …Уже Италия? — зевая, Пепел выпрыгнул из фургона.
— Да нет, рано еще. Просто бытовая остановка в глухомани, — отозвался Витась, поспешая в сторону ближайших кустов.
Пепел осмотрелся: утоптанная площадка, окруженная невысокими деревцами, старое кострище посредине. Пустое шоссе просматривается метрах в трехстах вниз по склону. Повернувшись к трассе спиной, можно разглядеть не менее чем в километре отсюда огни, скорее всего, какой-то деревеньки. Этот внезапный кусок чужой земли был упакован в идиллическую ночь: теплый, как ватное одеяло, воздух, луна в полный рост, никакой нехватки в звездах.
Однако их высадили не для отдыха с видом на луну. Это и стал втолковывать пассажирам первый шофер, дождавшись возвращения славян из кустов. Втолковывал он на примитивном английском, подкрепляя его доходчивыми жестами. Второй шофер прислушивался к речи сменщика, облокотившись на кабину в районе переднего колеса. Вряд ли шоферилы были братьями-близнецами, но могли себя за них выдавать: оба с пивными бурдюками животов, с могучими задницами, в одинаковых, натянутых на нос бейсболках.
Фургон, оказывается, притормозил у самой границы Италии. Но граница на замке, с нелегалами в кузове не проедешь. (В подкрепление этой части рассказа водила ссылался на мобильный телефон, тряся его, как коктейльный шекер, и обводя пальцем телефонное окошко, — дескать, у нас все схвачено, мы получаем самую оперативную информацию). Поэтому машина через кордон пойдет пустой, а пассажиры переберутся из страны в страну пешочком. Идти надо на во-о-он те огни, тут каких-то паршивых полтора километра и ни одного пограничника по пути. Не доходя до огней, попадется шоссе, это будет уже итальянское шоссе, всего и останется, что подождать машину на обочине и запрыгнуть в кузов. Даже вещи из фургона можете не забирать, зачем забирать?
Сказав речь, шофер с кряхтением взобрался на задний борт и принялся застегивать на все молнии и липучки полы пластикового верха кузова. Эмигранты азиатских национальностей растерянно топтались у машины, переговариваясь на родных наречиях. Славяне держались в сторонке, своим кустом. Одиноко и задумчиво, как сосна на краю утеса, стоял афганец и почему-то поглядывал не на братьев по третьему миру, а на неверных «шурави». То ли предполагал, что и на этот раз виноваты русские, то ли ждал от них помощи — ведь пришла же она в Кабул однажды в 79-ом…
— Про то, как разводят нелегальных эмигрантов, даже я наслышан, а ты, должно быть, и подавно, — Пепел курил, прислонившись к борту плечом.
— Нет, что ты! — воскликнул Витась. — Я давно знаком с людьми, которые устроили нас на маршрут. Я вожу им товары по заказу.
— Знакомство знакомством, а деньги диктуют свои суровые законы. К тому же не исключается самодеятельность шоферюг.
— Но почему ты так уверен, что нас кинут?!
— Я ни в чем не уверен, — Пепел втоптал окурок в сухую иностранную землю, — но в лохи попадать не хочу.
«Может, и не врет шоферня, — подумал Сергей. — Не исключено, что это из-за меня вскипели границы. Гнев чешской полиции, гнев Лопеса, гнев Интерпола — вот тебе и ужесточение проверок».
Водитель спрыгнул на землю, отряхнул руки.
— Коммон, бойз! — он постучал по часам и махнул ладонью, как пинг-понговской ракеткой. — Коммон!