И вдруг она одним тигриным движением выскользнула из под такой властной и одновременно нежной руки и исступленно впилась ртом в губы Пепла. И опрокинула его навзничь…
* * *
Соленый воздух ударил в лицо синьору Клементесу, и это было очень кстати, потому что еще минут десять болтанки в вертолетном чреве над поверхностью океана, и синьор Клементес оказался бы вынужден воспользоваться барф-пакетом. А подчиненным становиться свидетелями такого позора незачем. Один из адъютантов синьора Лопеса, секретарь господина Лопеса Родриго Клементес вступал в игру лично, потому что до сих пор все болваны, которым поручалось либо пленить, либо уничтожить русского негодяя, дело проваливали.
Какой-то олух из корабельной администрации, пытаясь переорать драконий визг винтов, доказывал вертолетчику, что тот все перепутал, привез латиносов вместо гаитянцев. Вертолетчик жадно хлебал «колу» из горлышка и не слушал горлопана.
Синьор Клементес, хотя и сильно торопился, сошел на палубу круизного лайнера последним в ряду богемного вида груженных гитарами и прочими музыкальными инструментами персонажей. И последним занял место в импровизированной шеренге перед важно вышагивающим надутым индюком из штата лайнера. То, что их не сразу повели в выделенные каюты, привело синьора Клементеса в состояние тихого бешенства. Одет секретарь был, как завсегдатай притонов Санта-Лаву — в узорчатое сомбреро, отороченное бахромой пончо и сапожки с серебренными шпорами, на шее телепались крупные раскрашенные белой и голубой краской бусы. В соответствии с ролью, ведь прибыл на лайнер синьор инкогнито, как и отныне подчиненные ему напрямую спутники — уцелевшие бойцы африканской бригады Хьюго.
А представитель круизной компании уже читал нотации:
— Значит так, чумазые свиньи, меня зовут маэстро Брайчик. И на ближайшую неделю я вам и родной папа, и злая мачеха. Я добр только с теми, кто подчиняется беспрекословно. Никаких богемных штучек я не потерплю, зарубите себе это на грязных испорченных кокаином носах! Вы сюда приехали не развлекаться, а выступать на празднике, посвященном переходу через экватор. И если кто-то настроен не проливать седьмой пот, пусть пеняет на себя. За отсутствие на репетициях я буду запирать в трюм! За употребление спиртного и наркотиков — трюм! За общение с публикой, ну а тем более за приставание к дамам — трюм!
Если бы маэстро Брайчик узнал, кто прибыл на лайнер под видом музыкантов, он бы мгновенно заткнулся, сел в спасательную шлюпку и умчался на необитаемый остров. Но откуда же ему было знать? Синьору Клементесу и самому до печеночных колик не нравился этот маскарад, но Лопес решил, что так будет лучше, мягко выражаясь — «неофициальней».
— Разрешите вопрос, маэстро, — со скрытой ехидцей подал голос замаскированный загарным кремом под жгучего мексиканца Хьюго, — А пиво разрешается?
— На ужин. И стоимость вашей жратвы будет вычтена из гонорара. Ясно?!
Синьор секретарь от нетерпения был уже близок к тому, чтобы отдать рискованный приказ ребятам заставить этого павлина заткнуться. Но дальше маэстро Брайчику покуражиться не дал пилот вертолета. Он замахал руками и заорал, чтоб все немедленно убирались с вертолетной площадки, потому как машина до вечера еще должна успеть сделать два рейса. И в приключившейся после этого сутолоке, синьору секретарю, майору Хьюго и имеющему с Пеплом личные счеты Андреасу удалось потеряться. А остальные ребята пусть помучаются, кося под фольклорный ансамбль. Они потребуются, только если провалится план «А».
Троица оказалась на пустынной палубе с беспорядочно расставленными шезлонгами. На одном ветерок ерошил кем-то забытое полотенце с гербом мальтийского ордена. Серебристо-изумрудные волны чесали спины о борт. Здесь без лишних слов троица сбросила маскарадные сомбреро и пончо, под которыми обнаружились вполне пристойные костюмы и галстуки. Европейцы стерли чужим полотенцем косметический грим, и уже нарядностью не отличающиеся от отдыхающих богатых бездельников Родриго Клементес, Хьюго и Андреас, с трудом сдерживая нервно торопливый шаг, через сверкающие бронзовым лаком коридоры пофланировали на смотровую площадку по правому борту.
Синьор переживал зря, они успели в самый раз. К тому моменту, как с лайнера спустили сходни, и на эти сходни с б?????????????????????????????ие сердце коготки волнения отпустили. Все обговорено заранее, теперь осечки быть не может.
— Вы довольны, синьор Родриго? — раздался вкрадчивый баритон за спиной.
— Вполне, — не поворачиваясь, кивнул секретарь Лопеса, — Господин Тыклински, вы уже заработали четверть от обговоренной суммы.
— Я сделаю все от себя зависящее, чтобы ПОЛНОСТЬЮ оправдать ваше доверие.
— Тогда не будем медлить, мои люди к вашим услугам, господин корабельный детектив, — после таких многозначительных слов синьор Родриго позволил себе демонстративно зевнуть и, вроде бы ему совершенно все по барабану, развернулся на каблуках, звякнул не очень сочетающимися с костюмом и галстуком шпорами и побрел назад. Туда, где морская соль оседала на брошенных маскарадных костюмах и шезлонгах с видом на вкрадчиво плещущиеся волны. Его показное самоустранение объяснялось банально, секретарь не переносил вида крови.
А поднявшаяся на борт дама в сопровождении абреков, не растрачиваясь на объяснения с выступившим ей на встречу очередным человечком в белом кителе плюс золотые пуговицы, целеустремленно зацокала высокими каблуками к каюте с хорошо ей известным номером. Корабельный детектив — следом, но в некотором отдалении, чтобы появиться в нужный момент с нужным театральным эффектом. А за господином Тыклински — Хьюго и Андреас, Хьюго натянул лайковые перчатки, а Андреас передал майору полиэтиленовый пакет с выкидухой, еще в Чехии реквизированной у отключившегося Пепла.
* * *
Шум зависающего над лайнером вертолета пробился даже в каюту, и Пепел, подозрительно посмотрев на обтянутый парчой цвета коньяка потолок, повернулся в сторону Витася:
— Смотайся, проследи, кто и с чем к нам пожаловал?
Витась глазами спросил: «можно сначала по-человечески позавтракать?», но, встретив в ответном взгляде Сергея холод Арктики, проворно подскочил и отправился на разведку. Ни Бана, ни Лотта интермедии не заметили, слишком заняты были собой.
Бана медленно и старательно уже в третий раз сначала долго вращала пальцем в банке арахисового масла, будто ложечкой чай размешивала, а потом старательно и медленно палец облизывала. И нельзя сказать, чтобы в этом не присутствовала эротика. Но Лотта оставалась к эротике глуха, сидела, смотрела прямо перед собой, будто и не ее пытается довести до белого каления негритянка, на автопилоте отрезала от яблока мелкие дольки и механически жевала.
— Что, белая женщина? Не нравится? А так будет прилично? — Бана глотнула сливки прямо из носика, — А так? — Бана зачерпнула горсть сахара, чуть не опрокинув сахарницу, и из высоко поднятого кулачка струйкой ссыпала себе в рот.
Лотта только презрительно щурилась и улыбалась загадочней Джоконды. И Пеплу все больше не нравилась улыбка скандинавки, слишком циничная для рядового археолога.