– Как это – пёс? – Потный вытаращил глаза. – Пёс – это же не имя!
– Это имя, и из всех имён оно самое оригинальное, самое красивое и самое простое. Я не знаю ни одной собаки, которую звали бы Пёс. Кроме моей, – заключила она, глянув так, что сразу стало ясно: вопрос решён и обжалованию не полежит.
– Да ведь всех собак называют «псами», куколка моя! – вмешалась Перечница с вымученным смешком, – это их название, оно и в словаре стоит! Ну сама подумай!
Взглядом она извинялась перед гостями.
– Я всё обдумала. Мой пёс, единственный из всех псов, будет носить имя «Пёс», он будет Пёс с большой буквы, потому что таких, как он, больше нет, он единственный!
– Вот уж это точно, – признал Потный, многозначительно подмигивая гостям. – Да и вообще, может, ты и права, зачем ему имя, всё равно он слишком глуп, чтоб отзываться.
Пом ничего не ответила. Только улыбнулась. Она встала из-за стола. Сказала: «Всем спокойной ночи», – а Псу, который так и сидел на стуле, не зная, что нужно делать, бросила, не оборачиваясь:
– Пошли, Пёс!
Пёс поспешил на зов, словно его всю жизнь так и звали.
А потом отпуск кончился. Надо было возвращаться в Париж. Там они жили – Потный, Пом и Перечница. В Париже.
Не слишком приятное путешествие для Пса. Нет, были, конечно, приятные моменты, но были и другие… Начать с того, что Пёс впервые ехал в машине. (Дорога от Ниццы до кемпинга не в счёт, она была прямая.) А тут Пёс в первый раз узнал, что такое повороты. Потный решил ехать горами вдоль моря, потому что, как он говорил, это туристический маршрут. «И дешевле», – добавляла Перечница. Пёс ехал стоя на заднем сиденье рядом с Пом. На каждом вираже он чувствовал, как внутри него тоже всё переворачивается. А виражей было столько, что на каком-то из них Пса вывернуло. Увидев это, Пом стала белой, как облачко, и её тоже вывернуло. Услышав это, Перечница поспешила открыть окно, так что её вывернуло уже наружу. Эти извержения так бесили Потного, что он срывал злость на всех прочих автомобилистах. В таких случаях ему представлялось, что он один едет правильно. Он жал на газ, и машина неслась на полной скорости. (С прицепом, который мотался сзади, как придётся.) Пёс, который теперь высунул нос в окно, был в восторге. Все запахи мира завихрялись вокруг его морды. Какой-то ураган наслаждений! (Он уже начал свыкаться с поворотами; даже признал, что автомобиль – прекрасное изобретение человека.) Иногда они останавливались: попить, заправиться или чтоб мотор немного остыл. При этом случалось, что Потный оказывался лицом к лицу с кем-нибудь из автомобилистов, чьё водительское искусство незадолго перед тем критиковал. Для Пса такие встречи были захватывающим зрелищем. Потный направлялся к автомобилисту, с самым угрожающим видом поигрывая мускулами. Если автомобилист был того же роста и сложения, он тоже демонстрировал свои. И начинался мужской разговор. Пёс навидался такого на свалке. Два здоровенных кобеля сходились, рыча, вздыбив шерсть на мускулистых загривках. Слыша их рык, видя их напрягшиеся шеи и уши торчком, их оскаленные клыки, сверкающие на солнце, Пёс так и ждал, что они схватятся не на жизнь, а на смерть.
– Ну прямо, – усмехалась Чёрная Морда, даже не оборачиваясь взглянуть, – ничего они друг другу не сделают. Это всё так, на публику.
И в самом деле, два-три раза обойдя друг друга таким манером, противники расходились в разные стороны, и каждый гордо задирал лапу у первой попавшейся шины, словно одержал великую победу.
У людей всё было точно так же. Сжав кулаки, они рычали и меряли друг друга взглядами. Скалились, показывая золотые зубы. Время от времени краем глаза косясь на своих болельщиков (Пом и Перечница, сидящие на капоте машины – со стороны Потного; другая Пом и другая Перечница – со стороны автомобилиста). Но кончалось тем, что они расходились, ничего друг другу не сделав. Каждый закрывался тогда в специальном маленьком домике и там, как предполагал Пёс, гордо задирал лапу. «Публика» как будто оставалась довольна.
Потом была автострада. Бесконечность. Машина мчалась, мчалась… Пёс никогда и вообразить не мог, что можно столько ехать от одного места до другого.
Автострада оставляла города в стороне, но пересекала тем не менее их запахи. И города пролетали за городами. Пом и Перечница спали. Потный молчал за рулём.
Пёс не мог отделаться от мысли, что его увозят всё дальше и дальше. И его, всегда жившего в одном месте, начинала мучить тоска по родине. Его отрывали от детства. А из глубины этой тоски поднимались другие горькие воспоминания: Чёрная Морда около двери холодильника, Лохматый, говорящий о последнем мужестве…
Солнце садилось. На обочине вдруг промелькнул труп раздавленной собаки. «Увёртливость, – подумал Пёс, – увёртливость…» – и рыдания подступили ему к горлу. И прорвались в наступившем безмолвии, как пузыри, набухшие горем.
Там-то, в Париже, у них с Пом все и разладилось. До этого Пом вела себя безупречно. Она была так добра и внимательна к нему, что Пёс считал её вполне приручённой. «Должно быть, у неё когда-то уже была собака, – думал он, – и эта собака превосходно её воспитала!»
Нет, до этого у Пом никогда не было животных. Это он понял сразу, едва оказался в парижской квартире. Там сроду никаких собак не бывало. Как, впрочем, и кошек и птиц. От них остался бы хоть какой-то запах. А квартира пахла человеком и больше никем. Нет, Пёс очень скоро все понял: Пом взяла его из приёмника потому, что такой у неё случился каприз. А теперь, вернувшись домой, к своей комнате, своим игрушкам, друзьям, привычкам, она потеряла к нему всякий интерес.
Если бы квартира была настоящим домом, при котором есть сад, всё это было бы не так важно. Пёс мог бы весь день оставаться на улице. Ему немного и надо было, чтоб не скучать: несколько птичек, ветер в листве, два-три подозрительных звука, чтоб было на что полаять, чей-нибудь след, запах оттуда, другой отсюда, чтоб было к чему принюхаться, – время и проходило бы незаметно. Вот только у парижских квартир снаружи ничего нет. Вся жизнь проходит внутри. А внутри весёлого мало. Во-первых, тесно. А для собаки ещё теснее, чем для человека. Из-за всяких запретов. Нельзя залезать ни на диван, ни на кресло, нельзя лежать на ковре в гостиной (а ковёр в гостиной – это, считай, вся гостиная! ), нельзя заходить в комнату Потного и Перечницы… Остаются прихожая (два квадратных метра), крохотная кухня (когда там не возится Перечница), коридор (где того и гляди кто-нибудь наступит) и комната Пом (только не ночью). Но Пом-то как раз и не хотела, чтоб Пёс оставался у неё в комнате.
– Пошёл вон, дай поиграть спокойно, займись чем-нибудь сам.
Пёс опять оказывался в коридоре. Вздохнув, он ложился под дверью Пом.
Но тут, как нарочно, из своей комнаты выходила Перечница, спотыкалась об него и принималась верещать:
– Ох, ну что за собака! Вечно путается под ногами! Другого места не нашёл?