Богатые гости не ходили в Царьград в одиночку. Это было бы слишком опасно. Несколько мелких караванов сбивались в один большой, чтобы вместе держать путь до Византии.
Сбор каравана всегда происходил в Витичеве.
Витичев, расположенный на высоком мысе Днепра, на несколько верст ниже Черторыя, был хорошо укреплен. Он охранял брод на реке, через который могли переходить враги, совершавшие набеги на Киев.
Обычно караван составлялся из пятнадцати – двадцати больших однодеревок; каждая лодья вмещала человек двадцать гребцов и воинов.
В Витичеве завершались приготовления к далекому пути. Самым трудным делом оказывалось выбрать старейшину каравана. Выборы никогда не обходились без больших ссор и склок. Старейшина пользовался во время плавания большой властью, и что еще важнее было для алчных купцов владелец каждой лодьи по обычаю отчислял старейшине долю своей прибыли, что в целом составляло немалую сумму.
Сколько перед выборами устраивалось тайных встреч, сколько произносилось льстивых речей, расточалось обещаний, выпивалось крепкого меда и вина!
В этом году избранным в старейшины оказался седой благообразный Онфим из Чернигова.
Он был опытным землепроходцем и руководил караваном не однажды. Онфим принял обет послушания от владельцев судов, от кормчих и предводителей стражи, проверил исправность лодей.
Отслужили молебен христианскому богу и одновременно, недалеко от села, в лесной чаще в жертву Перуну и Стрибогу принесли упитанного барана: лишняя предосторожность не мешает, когда имеешь дело с богами!
Все было готово к отъезду, только на трех лодьях еще стучали топоры и молотки.
Там делались прочные помосты для лошадей, которых брали с собой караванщики.
Ранним летним утром флотилия покидала Витичев. Учаны, отчаливая от берега один за другим, величаво скользили по днепровской глади. Над рекой раздавались громкие песни гребцов.
На высоком берегу стояли провожающие. Здесь находились Стоюн, Пересвет с женой и дочерью, несколько витичевских жителей, родные которых отправлялись в поход с киевскими гостями.
Провожающие махали руками вслед уходящему каравану, старались различить на лодьях милые родные лица.
Но вот последний учан скрылся за изгибом берега. На реке стало пусто.
– Что ж, поедем домой, друг Пересвет? – со вздохом спросил Стоюн.
– Поедем, друг Стоюн, – ответил оружейник.
Общие чувства, общая скорбь о покинувших родной кров растопили ту ледяную перегородку, что возникла в последние месяцы между двумя семьями.
Трое юных друзей и девушка с разрешения Ефрема устроились на «Единороге» – головной лодье; ее нос украшала вырезанная из дерева голова этого мифического зверя.
Украшения были и на других лодьях каравана, носивших названия «Волк», «Конь», «Олень»…
Светлана понимала, что великодушное решение Неждана отправиться в далекий и рискованный путь было вызвано только любовью к ней. И это чувство нашло отклик в душе Светланы.
Учаны шли быстро. Растаявшие снега давно скатились в море, но Днепр еще не потерял силу: его желтоватые воды бурлили, пенились, кружились в водоворотах. Лодьи легко одолевали водовороты, но нужно было смотреть, чтобы не попасть на подводный камень – река изобиловала ими.
Впереди караван ожидали пороги. До них оставалось поболее трехсот поприщ. [83]
«Единорог» удостоился высокой чести: он стал головной лодьей каравана. Недаром его вел Хрисанф, лучший лоцман на Днепре. Он и счет потерял, сколько раз проходил Днепром. От Хрисанфа зависела судьба всех. Ведь если передовой учан попадет на скалу, то идущие вслед скорее всего налетят на него и перевернутся. Лоцман, нахмурив седые косматые брови, зорко смотрел вперед: каждый всплеск на воде, каждая береговая излучина говорили ему о многом.
В этот день от Витичева отплыли верст за шестьдесят. Старейшина Онфим приказал остановиться на ночлег. Устройство первого лагеря – дело хлопотливое: новичков надо посвящать в тайны походной жизни.
На пологом левом берегу, на поляне виднелись следы многочисленных прежних стоянок: это было излюбленное место ночлега караванов, спускавшихся «из варяг в греки».
Работа закипела. Люди рубили дрова в ближней роще, выравнивали почву и ставили шатры, косили траву для коней, привязывали учаны к крепко вбитым в землю кольям.
Первый огонь на первом ночлеге высек с тайным наговором сам старейшина Онфим. От этого священного огня должны будут разжечься все лагерные костры, а горячие угли от них полагалось сберегать в горшках с золой до конца похода. Такой обычай установили еще деды и прадеды.
Пали сумерки. Но на площадке светло от костров. Мало того: там и здесь воткнуты высокие шесты, и на них в железных держалках багрово пылают смолистые факелы.
Новичкам все вокруг казалось необычным. Темная южная ночь с яркими звездами, мерцающими в вышине, пылающие костры и факелы, суета и говор сотен людей, фырканье лошадей, жующих овес, темные силуэты шатров: – это не забудется никогда!
Лагерь уснул. На свежем воздухе у костра спали Неждан и Зоря, а между ними уютно устроился Митяй. В шатре, раскинутом для женщин, спала усталая Светлана. Она сытно накормила людей, и артель была довольна.
Сторожевые воины с копьями и мечами наготове ходили вокруг лагеря и зорко смотрели в темное пространство, уходившее на восток. Возле них, как тени, скользили собаки.
Днепровские воды плескались у сонного берега, и время от времени гулко ударяла рыба, заставляя вздрагивать и настораживаться часовых.
На рассвете послышались громкие удары в било. Удары неслись один за другим, отгоняя сон. Люди вскакивали, бежали к реке умываться. Онфим довольно поглаживал бороду: первая ночевка прошла хорошо. Чтобы не тратить времени, позавтракали остатками от вчерашней еды и двинулись в путь.
Река, заключенная между крутыми берегами, текла на юго-восток. Часто Днепр разделялся на протоки, и от опытности лоцмана зависело, какую из них избрать. Острова между протоками иногда достигали больших размеров, тянулись в длину на многие версты. Травы на островах поднимались в рост человека, а многообхватные дубы гордо возносили к небу кудрявые кроны. Это был свежий, первобытный, никем не тронутый мир.
В береговых дубравах паслись олени и лоси, мощные туры вызывали друг друга на бой и с ревом сшибались лбами. Водяной дичи было неисчислимое множество. Вспугнутые стаи уток поднимались тучами, журавли стояли на болотных кочках, охраняя потомство, угрюмые цапли подкарауливали беспечных лягушат.