– Спаси тебя бог, брат! – прошептал побледневший мальчик и больше из лодьи не высовывался.
Нелегкая была работа тащить нагруженные учаны по скрежещущим внизу колодам.
Мешали большие камни, попадавшиеся на пути, их откидывали в сторону. Люди трудились дружно. Каждый прилагал все свои силы, начиная от гребца и кончая старейшиной Онфимом.
Зоря и Неждан носились взад-вперед. Как только за кормой лодьи оставалось бревно, ребята хватали его, тащили вперед, подкладывали под учан и спешили обратно. И так десятки, сотни раз… Уже несколько стрел, к счастью безвредных, отскочили от их доспехов.
Время от времени один из печенегов в лихом порыве вырывался из строя своих сородичей и скакал к каравану, чтобы пустить стрелу в русских с близкого расстояния. Чаще всего такие налеты кончались для смельчака бедой. Кто-нибудь из защитников каравана натягивал тугой лук – тетива звенела, и длинная стрела, жужжа, неслась к цели. Она впивалась в бок наездника, пробивая толстый халат, и удалец замертво валился с коня при диких воплях степняков.
Когда караван прошел половину пути, случилось удивительное событие. В берег, до которого было шагов сто, вдавался неглубокий заливчик, поросший редким камышом. Что-то заставило зоркого Неждана обратить внимание на одну из камышин, которая сильно колыхалась, хотя ветра не было.
Неждан ткнул товарища в бок.
– Посмотри, Зорька, – сказал парень, – камышина как живая ходит.
– И точно, – согласился Зоря и тут же испустил крик удивления.
Вода около странной камышины всколыхнулась, пошла кругами, и наружу высунулась мокрая лохматая голова, а за ней показались широкие плечи.
– Человек! – ахнули свидетели необычайного зрелища.
А человек, осмотревшись, поднялся из воды. Это был рослый, сильный мужчина. Увидев караван, он в два скачка выбрался из залива и пустился к русским. Те не могли понять, в чем дело. Может, это враг, выскочивший из засады? Ведь у него нож в руке. Тогда его надо встретить ударами палок и весел. А если это свой, то как он очутился в этих краях, далеких от всякого русского жилья?…
Загадка разрешилась быстро. Незнакомец бросил нож, замахал руками и стонущим голосом закричал:
– Братцы, не бейте! Не бейте! Я свой!.. Свой!..
– Вишь ты, по-нашему бает, – удивились ватажники. – Видно, и впрямь наш.
В истине слов беглеца нетрудно было увериться: печенеги злобно указывали на него руками. А беглец уже очутился около «Единорога». Обнимая колени Лютобора, он кричал:
– Братцы, родные! Свой я, свой! От неверных утек, из полона ихнего постылого!
Движение каравана приостановилось. Люди со всех сторон окружили русского, чудом вырвавшегося из-под власти печенегов. Беглец был почти голый, лишь ветхие порты прикрывали его изможденное тело. Вода текла с него ручьями. Он дрожал от холода – видно, немало времени провел в реке.
Вокруг незнакомца поднялась суматоха. Кто подавал ему сухие порты и рубаху, кто совал обутки. Светлана протягивала беглецу большой кусок жареного мяса, а Ефрем стоял перед ним с чарой меда.
– Родные мои, милые!.. Как долго… Как долго ждал я этого часа! – разрыдался незнакомец.
– Да кто же ты такой? – спросил Ефрем, поднося беглецу мед.
Тот осушил чару и заговорил спокойнее:
– Угаром меня звать. Бродник я.
Это был тот самый черторыйский смерд, который поджег княжеские овины и сбежал от наказания.
– Дядя Угар! – вскричал Зоря.
Тут и Угар, в свою очередь, узнал Светлану и Зорю. Но для разговоров не было времени. Бродник только успел спросить:
– Мои как там? Овдотьица? Ребятишки?…
– Живы-здоровы, – успокоил его Зоря. – Тебя вспоминают, молятся о твоем благополучии…
– Слава тебе, господи! – Бродник широко перекрестился.
Разговор прервал Онфим, подоспевший к месту происшествия.
– Вот что, люди, – ласково, но твердо сказал старейшина, разузнав, в чем дело, – миловаться поспеете, а надо дело продолжать.
Все дружно приналегли на лямки, и лодьи со скрежетом и скрипом двинулись вперед. Угар потащил учан наравне с другими.
Печенеги были раздражены тем, что пленнику удалось обмануть их и скрыться таким хитроумным способом, о котором не знали даже они – сыны степей. Ведь они целое утро искали беглеца и наконец решили, что Угар утонул в Днепре.
Увидев, что один из учанов, принадлежавший любечскому гостю Никодиму, был защищен менее других – Никодим поскупился нанять достаточно стражи, печенеги бросили полсотни всадников на людей Никодима. Вспыхнула молниеносная схватка. Оборону «Оленя» возглавил широкоплечий богатырь Вихорь. От врагов его защищали доспехи, сделанные в мастерской Пересвета. Любечский силач орудовал тяжелым боевым топором на длинной рукоятке. Поворачиваясь в ту и другую сторону, он ухал, как мясник, разделывающий тушу, и после каждого удара печенег валился, разрубленный чуть не до пояса.
– Шайтан, шайтан! – кричали степняки, разбегаясь перед ужасным бойцом.
А на помощь богатырю и его кметам спешили люди от соседних учанов. И впереди всех, яростно размахивая мечом, мчался Угар.
Спаслись только те из печенегов, кто успел вскочить на лошадей и ускакать.
Остальные все полегли на каменистом берегу Днепра. Убитых врагов купцы обобрали до нитки, и голые трупы их были ночью сброшены в кипящий Ненасытец – жертвы богу войны и наживы.
Русских погибло четверо. Их тела бережно положили в учан, чтобы похоронить по христианскому обряду, когда будет возможно.
После больших потерь степняки угомонились и только изредка стреляли из луков.
И вот нос «Единорога» коснулся воды. Гребцы и воины весело стащили лодью в днепровское лоно, люди взмахнули веслами и грянули песню.
С громкими победными кликами русские спускали на воду учан за учаном, и скоро флотилия оставила врагов далеко позади.
В этот день миновали Внука, который, оправдывая свое название, был гораздо скромнее деда Ненасытца. Последние три порога не потребовали больших усилий.
Перед караванщиками открылось глубокое чистое русло Днепра, заключенное в скалистых берегах. Здесь враг был менее опасен, чем у злого Ненасытца. Надо только зорко сторожить в ночную пору, а днем степняки не страшны.
Лютобор разговаривал с выздоравливавшим Митяем.
– Сей раз мы благополучно прошли, – сказал начальник стражи.
– Эвося, благополучно, – хмыкнул Митяй. – Четверо убитых благополучно? Их дома жены с детьми ждут, а они вон мертвые, в учанах. Да еще десяток раненых.
– Четверо – это немного. Ты то в толк возьми, парень, о прошлом годе мы двадцать семь человек потеряли, а бывало, половина ватаги оставалась на порогах лежать, а остальных в полон уводили.