Наказ оказался невыполненным: вместе с беглецами скрылись три стража.
Ушли те из наемников, на которых висели самые тяжелые долги богатым гостям. Отрабатывать эти долги было очень трудно, и должники решили порвать свои цепи одним ударом.
Искать «утеклецов» поручили Лютобору с несколькими надежными людьми.
Задача была трудная: предстояло обойти царьградские пригороды, а они раскинулись на обширном пространстве от Золотого Рога до Пропонтиды. И вряд ли найдутся сбежавшие: вероятно, они заранее подготовили себе надежные убежища.
– Дураки, право слово, безмозглые дураки! – бормотал кормчий Хрисанф, провожая поисковый отряд.
– Почему дураки, деду? – вскинулся любопытный Митяй.
– А потому дураки, что не понимают: хрен редьки не слаще. Они думают, тут им будет привольное житье. Как бы не так! Здешние богачи закабалят их не хуже наших – новеградских, киевских и прочих. И еще потому они дураки, что долги их все равно не порушатся – жены и дети будут их отрабатывать…
К Ефрему робко подошел Неждан. Его круглое веснушчатое лицо пылало от смущения.
– Что тебе, парень? – ласково подбодрил его новгородец, любивший Неждана за веселый, милый нрав, за всегдашнюю услужливость, за ту незабываемую услугу, когда он вместе с Зорей спас Митяя от гибели на охоте.
– Ты, господине, заплатил своим воям по гривне серебра за послуги, чуть слышно заговорил Неждан. – Я, правда, за одни харчи рядился к тебе, но, может, ты и мне гривну дашь?
– Эвося? – На лице Ефрема выразилось веселое удивление. – А зачем тебе гривна серебра? Ведь батька твой на Подоле хороший нажиток имеет.
– Видишь ли, гуляя по городу, заглядывал я в лавки книжных списателей каллиграфов, по-здешнему. И узрели мы там с Зорей одну псалтырь, ах, хороша! Вот бы такую моему дяде, иноку Геронтию, подарить. Я ему обещал книгу из Царьграда привезти. Только за нее две номисмы просят, а по-нашему гривну серебра.
Любуясь разгоряченным лицом Неждана, купец сказал:
– А что же ты раньше молчал? Кабы не эти беглецы, мы бы уже морем плыли.
– Не о том я думал, господине. У меня только и было в мыслях, как помочь Светлане с Зорькой.
Купец в полной мере оценил благородство поведения Неждана. Давая парню деньги, он дружески пошутил:
– Может, добавить на убрус для Светланы?
Но тут лицо парня загорелось таким пожаром, что новгородец милосердно перевел разговор на другое:
– А что, псалтырь-то по-славянскому написана?
– Нет, по-ихнему, по-гречески, да отец Геронтий разберется.
И вот псалтырь, красиво переписанный минускулом, [130] с изящными миниатюрами-заставками, в простом, но прочном переплете был куплен.
Лютобор, который отправился с людьми на поиски беглецов, вернулся к вечеру.
Как и предполагал Хрисанф, они никого не нашли: беглецы запрятались крепко. Зато с Лютобором явились трое из тех, что сбежали в прошлые годы. Завидев на улицах предместий своих – русских, они сумели обмануть бдительность теперешних хозяев и ускользнули от их надзора.
Рассказывая о бесчисленных мытарствах, которые им пришлось претерпеть здесь, в чужой стране, беглецы со слезами на глазах просили принять их и довезти до родных краев.
Их просьба была удовлетворена.
Царьград покинули на заре. Его золотые купола, медные крыши дворцов, храмы и крепостные башни уходили под горизонт, терялись в рассветной дымке.
Единственный город во Вселенной, неповторимый город, переживавший последние десятилетия своей всемирной славы, [131] оставался за кормой русских кораблей.
Возвратившиеся беглецы как величайшей милости просили посадить их за весла. Они будут грести изо всех сил, и пусть их помощь будет слаба, но она хоть сколько-нибудь приблизит час возвращения на родину.
Рвался к веслу даже дед Ондрей Малыга.
Ефрем ласково уговаривал его:
– Ну куда ты лезешь, старче? Разве мало на нашей лодье молодых и сильных?
– То молодые, а то я сам…
Кое-как уложили старика на волчью шкуру, и он радостно смотрел на уплывавшие назад великолепные берега Босфора, впервые открывшиеся его взорам два года назад.
Далекий путь предстоял русскому каравану, и надо было воспользоваться последними неделями хорошей погоды. Придет осень, загудят бури на Русском море, и тогда плохо придется несчастным мореходам, которые окажутся в их власти.
Русские лодьи шли под парусами. Когда затихал попутный ветер, шли на веслах, и усталых гребцов сменяли воины.
А потом за весла «Единорога» садились Ефрем, Митяй, Лютобор, старик Малыга и даже женщины – Ольга и Светлана. И только неугомонный Хрисанф с развевающейся белой бородой день и ночь стоял у правила, и непонятно было, когда он спит. Прикорнет днем часа на два, на три, поручив руль одному из опытных гребцов, и, смотришь, опять на ногах.
Пора осенних ураганов еще не наступила, и путешествие протекало благоприятно.
После десяти дней упорного труда флотилия Онфима увидела Белобережье.
Как и на Березани, в низовьях Днепра русские караваны не имели права зимовать. Это было установлено по договору, заключенному Игорем и Святославом с греками.
Русские ватажники распускались за время долгого зимнего безделья и обижали греческих колонистов, живших в тех местах. Начинались ссоры, драки и даже грабежи и убийства. Вот почему следовало, оставляя эти места, спешить вперед.
Осенью течение Днепра было тише, чем весной и летом, и во многих местах караванщики плыли на веслах. Где позволял берег, гребцы и воины превращались в бурлаков и тащили лодьи на бечеве.
И снова на пути плавателей появились пороги. Они выглядели не так грозно, как весной, и опасен был только Ненасытец, грохотавший с неослабной силой. Часть порогов обошли по берегу, некоторые преодолевали по воде.
Теперь не приходилось опасаться печенегов: к осени они уходили в свои зимовки.
На крутом берегу Днепра показался Черторый. Ольга и ее дети смотрели с великой радостью на раскинувшиеся по берегу избенки. Общую радость не мог разделить с ними Угар. Он сошел на берег раньше – за два дневных перехода. В Черторые его ждала жестокая казнь за поджог княжеского имущества.
Бродник благоразумно решил обойти Киев по сухопутью и присоединиться к ватаге Ефрема выше города. Купец обещал дать ему приют и работу в Новгороде.
От «Единорога» отчалил челнок, в котором сидели Ольга, Светлана, Зоря. С косогора сломя голову мчался саженными прыжками Стоюн…