И тогда Джулии пришла в голову дикая мысль спасти отца. Поскольку ни доводов рассудка, ни ее любви не хватило, она решила его напугать. До сих пор она видит иголку, которую воткнула в свою локтевую вену, зная, что он с минуты на минуту должен вернуться домой, и уже наполовину пустой шприц – в тот момент, когда открылась входная дверь. И до сих пор слышит тот вопль ярости, с которым он на нее набросился. Он вырвал иглу со шприцем и стал бить ее. Он бил ее, как с досады стегают кнутом лошадь, бил со всех сил. Она уже была не ребенок, а взрослая, сильная женщина, и журналистка, и бродяга, она успела побывать не в одной опасной переделке. Она не уклонялась от ударов. Не из почтения к отцу, а от внезапно охватившего ее ужаса: эти удары по лицу не причиняли никакой боли! У него не осталось силы. Рука его была невесома. Как будто призрак хватался за живого человека, пытаясь обрести плоть. Он бил ее сколько мог. Он бил ее молча, с какой-то прилежной яростью.
А потом умер.
Он умер.
Рука как бы в прощальном жесте застыла в воздухе, и он умер. Он бесшумно свалился к ногам дочери.
А теперь она зовет его голосом маленькой девочки. Она несколько раз говорит: «Папа…» Доктор Марти, который выносит полицию до известного предела, без церемоний отодвигает юного инспектора Пастора и делает больной и взрослой девочке укол забвения.
– Она будет спать и завтра проснется по-настоящему. А вас я попрошу выйти вон.
Над Бельвилем стояла зима, и действующих лиц было пятеро. Если с замерзшей лужей, то шестеро.
36
Город убавил звук, и двойные шторы комдива Аннелиза распахнулись в ночь. Последний оставленный Элизабет кофейник был еще тепл. Сидя прямо, не прислоняясь к спинке кресла в стиле ампир, Пастор заканчивал второй вариант своего устного рапорта. Он во всем совпадал с первым вариантом. Но в этот вечер рассудок комдива Аннелиза словно окутывала дымка тумана. В целом дело казалось ему совершенно ясным, однако стоило подступить к деталям, как на глазах у комдива Аннелиза общая картина затуманивалась, словно абсолютно прозрачное озеро, в которое неведомый шутник влил одну-единственную каплю неправдоподобия, но каплю фантастической концентрации.
А н н е л и з. Пастор, будьте любезны, считайте меня идиотом.
П а с т о р. Простите, Сударь?
А н н е л и з. Объясните еще раз, я ничего не могу понять.
П а с т о р. Вам непонятно, как архитектор приобретал квартиры, подлежащие капремонту, по самой низкой цене, а потом перепродавал их втридорога, Сударь?
А н н е л и з. Нет, это мне понятно.
П а с т о р. Вы не понимаете, как госсекретарь по делам пенсионеров мог организовать сеть насильственной госпитализации стариков, если ему это оказалось достаточно выгодно?
А н н е л и з. Могу допустить.
П а с т о р. Вы не понимаете, как комиссар дивизии, специалист по борьбе с наркотиками, мог заниматься их сбытом, чтобы обеспечить себе безоблачную старость?
А н н е л и з. Ну, такие случаи не новость.
П а с т о р. И что эти трое (комдив, госсекретарь и архитектор) объединили свои усилия и стали делить прибыль – это вам кажется невероятным, Сударь?
А н н е л и з. Не кажется.
П а с т о р. …
А н н е л и з. Не в этом дело. Но множество мелких деталей…
П а с т о р. Например?
А н н е л и з. …
П а с т о р. …
А н н е л и з. Почему эта старая дама убила Ванини?
П а с т о р. Потому что слишком хорошо стреляла, Сударь. Некоторое количество наших с вами коллег ежегодно снижают в звании именно по этой причине. Поэтому я предлагаю не беспокоить ее, тем более что теперь она безоружна.
А н н е л и з. …
П а с т о р. …
А н н е л и з. А эта девушка, Эдит Понтар-Дельмэр, дочь архитектора, почему она покончила с собой? Когда какой-нибудь Серкер терпит поражение и стреляется, это понятно (и даже желательно), но я впервые сталкиваюсь с тем, что спекулянт наркотиками выбрасывается из окна, потому что его разоблачили!
П а с т о р. Она была не просто спекулянтом. Она сбывала наркотики, чтоб опозорить отца, которого считала безупречно порядочным человеком. Но вдруг она обнаруживает, что на самом деле лишь действовала по его заказу и что отца ее опозорить невозможно, потому что на нем и так пробы негде ставить. Ее самоубийство – способ выразить всю глубину ее презрения к отцу. С образованными молодыми людьми такое случается, с тех пор как психоаналитики выдумали отца.
А н н е л и з. Действительно, теперь встречаются два типа правонарушителей: те, кто рос без семьи, и те, кто рос в семье.
П а с т о р. …
А н н е л и з. …
П а с т о р. …
А н н е л и з. А еще скажите мне, Пастор, если я не заблуждаюсь, вы распутали эти хитросплетения благодаря одной случайно найденной фотографии?
П а с т о р. Действительно, Сударь, это была фотография Эдит Понтар-Дельмэр, вручающей старику пакетик амфетаминов. Если добавить к тому же, что четыре уголовных дела (убийство Ванини, расправа с Джулией Коррансон, ряд насильственных смертей пожилых жительниц Бельвиля и организация сбыта наркотиков старикам) были тесно связаны между собой, то можно считать, что за нас поработал случай.
А н н е л и з. И оказался эффективнее компьютера.
П а с т о р. Отсюда и популярность нашей профессии в художественной литературе.
А н н е л и з. …
П а с т о р. …
А н н е л и з. Плеснуть еще кофейку?
П а с т о р. Охотно.
А н н е л и з. …
П а с т о р. …
А н н е л и з. Пастор, я давно собирался сказать вам одну вещь.
П а с т о р. …
А н н е л и з. Я испытывал глубокое почтение к вашему отцу, Советнику.
П а с т о р. Вы знали его лично?
А н н е л и з. Он преподавал нам государственное право.
П а с т о р. …
А н н е л и з. Читая лекции, он вязал.
П а с т о р. Да, и перед уходом на работу моя мать полировала ему череп кусочком замши.
А н н е л и з. Действительно, череп Советника был натерт до зеркального блеска. Иногда он указывал нам на него и говорил: «В случае сомнения, господа, подойдите ко мне и взгляните на отражение вашей совести».
П а с т о р. …
А н н е л и з. …
А н н е л и з. …И все же… если в этом мире сербскохорватские любители античности используют катакомбы для тренировки женщин-убийц, а старые дамы расстреливают охраняющих их полицейских, а пенсионеры-букинисты режут глотки во славу Большой Литературы, а дурная дочь бросается из окна, оттого что ее отец еще хуже… тогда, мой мальчик, мне пора выйти на пенсию и целиком отдаться воспитанию внуков. Придется вам заменить меня, Пастор. Впрочем, мне кажется, что вы лучше меня понимаете парадоксы конца нашего века.