– Ну хватит, хватит! Что мокроту-то разводить?! Вроде бы никто еще не умер, – с напускной сердитостью выговорил он и покосился на Зою. Та мило, но не без иронии улыбнулась и вышла из кабинета. Беркутов с женой остались вдвоем.
– Надеюсь, в твоем сейфе валюты нет? – усмехнулся он.
– Ты что?!
Она испуганно и возмущенно всплеснула руками, потом взглянула на семейный портрет Анилиных, стоявший на столе Веры Петровны: супруги, такие счастливые, на фоне Эйфелевой башни. И по щекам Лиды снова поползли слезы.
Полковник Скачко и Вера Петровна сидели друг против друга в следственной камере. Несколько минут оба молчали.
– Вы же знали, что ваш муж ворует? – нарушив молчание, спросил Скачко.
– Да, знала, – ответила она и вздохнула.
Скачко покачал головой:
– Почему же не остановили?! Или каждая новая тысяча долларов наполняла вас гордостью? Я спрашиваю без протокола, мне просто интересно.
Анилина покраснела, опустила голову, задумалась.
В памяти ее всплыл недавний эпизод. По программе «Время» показывали репортаж о похоронах секретаря ЦК КПСС по идеологии Михаила Суслова. Вера Петровна смотрела этот мрачный спектакль в гостиной, пила чай, когда туда вошел муж. Он взглянул на экран, и его лицо так и просияло от радости. Вера Петровна нахмурилась.
– Старый хрыч умер, серый кардинал, мать твою! – выругался муж.
Жена скривилась, укоризненно покачала головой.
– Ну зачем ты так? О покойниках плохо не принято…
– Перестань! Сколько людей сгнобил, идеолог хренов!
– Ну, хватит! Дети еще не спят, – оборвала она мужа.
Анилин плеснул из графина виски, отпил глоток, потом пошел на кухню, но тут же вернулся и бросил на стол пачку долларов.
– Положи туда же! Здесь пять тысяч!
Анилина не шелохнулась, продолжая смотреть хронику похорон. Пачка оставалась лежать на столе.
– Убери! Выбежит кто из ребят, ни к чему это!
– Я хочу, чтоб ты забрал деньги из сейфа! – категорично заявила она ему. – Ты же обещал! Сказал временно, на месяц, а уже полгода прошло! Это мой служебный сейф!
– Вот и хорошо! Под охраной Лени Б. оно надежнее! – не сдержался Анилин, засмеялся и махнул еще виски. – За упокой грешной души!
– Даю тебе две недели!
– И что потом? Выбросишь на помойку? – снова рассмеялся он.
– Выброшу на помойку! – твердо объявила она.
Муж, сощурившись, зло смотрел на нее.
– Что ты за человек, Вера Петровна?! Твоих родичей советская власть полностью выкосила, ты должна, по сути, смертельно ее ненавидеть! А говоришь и ведешь себя так, точно комиссар в юбке!
Анилина не ответила, продолжала смотреть телевизор.
– Ладно, не дергайся! Давай так: съезжу к отцу, у него юбилей через месяц, доллары отвезу к нему, там не найдут! А после этого решим с разводом! Препятствовать ни в чем не буду, квартиру, барахло, детей, все оставляю тебе! Договорились?
Она молча, не оборачиваясь, кивнула. Муж допил виски, ушел на кухню. Анилина продолжала смотреть похороны. Гремел воинский салют. У многих скорбящих в глазах блестели слезы. Слезинка скатилась и по щеке Веры Петровны.
Анилина, сидя за столом в следственной камере, смахнула слезу, глядя в одну точку. Скачко не сводил с нее глаз.
– Вы можете не отвечать на этот вопрос.
Анилина вытащила платок, отерла слезы.
– Я говорю это к тому, что муж мог принуждать вас к сокрытию преступных денег, а это смягчающее обстоятельство! – мягким тоном уточнил Павел Сергеич.
– Никто меня не принуждал! – сердито выпалила она. – Я, знаете ли, уже взрослая девушка!
В дверь постучали. Вошел лейтенант, отдал честь.
– Товарищ полковник! Вас срочно вызывает товарищ генерал!
Полковник нахмурился, поднялся.
– Лейтенант, напоите чаем Веру Петровну! С печеньем! Печенье у майора Бокова возьмите! Позвоните ему в отдел! Я ненадолго!
И он вышел из камеры.
Весна, буйствовавшая в городе с утра, к вечеру волшебным образом превратилась в осень. Над Москвой сыпал мелкий серый нудный дождик. Горели фонари на Тверском бульваре, девушки, лукаво посмеиваясь, скрывались под зонтами, проходившие мимо юноши заглядывали под них и что-то шептали. В ответ девушки только смеялись и отмахивались.
Антон, прижимая к груди букет красных тюльпанов, вертел головой, он не сразу заметил в расплывчатом от дождя свете фонарей свою избранницу. Но вот она вынырнула из подземного перехода, махнула ему рукой. Он радостно замахал в ответ, подбежал, сунул в руки Марии Ивановны букет и, стараясь быть джентльменом до конца, тут же распахнул над головой своего преподавателя огромный зонт. И они зашагали по улице рука об руку. Мария Ивановна хоть и была лет эдак на десять старше своего двадцатилетнего кавалера, но так легко перепрыгивала через лужицы, что казалась молоденькой задорной девчонкой. «Как же идет ей эта голубая шапочка в облипку, и этот плащ с широким поясом обтягивает талию, такую тонкую, того гляди переломится», – думал он, не уставая любоваться ею, находя в своей возлюбленной все новые неоспоримые достоинства. Жутко хотелось обнять за талию, но приличия не позволяли. Он ограничился тем, что взял ее под руку, но вскоре заметил, что идти в ногу с этим хрупким созданием как-то не очень получается. В какой-то момент он даже обозлился на свой рост: ведь был на голову выше ее и поэтому, когда старался попасть в шаг, чаще попадал в лужу. Несколько раз из-под его больших ступней вылетали грязные брызги, обдавая ее стройные ножки в светлых колготках. Он несколько раз извинялся, а она, словно не замечая ни грязи, ни воды, весело, словно воробушек, продолжала щебетать под его зонтом. А потом вдруг, когда в очередной раз он стал извиняться, резко остановилась, отодвинула его руку с зонтом в сторону, закинула голову – теперь капли дождя омывали ее милое круглое лицо с блестящими карими глазами, – крепко зажмурилась и сказала:
– Это первый дождь после зимы, надо загадывать желание!
Антон тут же выставил руку, снова прикрыл Марию Ивановну зонтом, чтоб не намокла, и поторопился с ответом:
– Я уже загадал!
Маша, не открывая глаз, вновь отодвинула зонт в сторону и спросила:
– И что же, интересно?
– Вы хотите знать? – загорелся он. – Правда, хотите?
Маша кивнула.
Тут Антон совсем как-то по-ребячески засмущался, потом осмотрелся по сторонам, словно боясь, что его кто-то может подслушать, опустил зонт и тихо шепнул:
– О вас!
Маша распахнула глаза.
– Почему обо мне?! – А когда увидела, что он не сводит с нее влюбленных глаз, покраснела, как школьница.