Боков кивнул.
– Тебе легче! А я трудовиком в школу. Или хозяйственником каким-нибудь? – он усмехнулся. – Лошадь есть, хомут найдется! Что дал обыск квартиры?
– Ничего.
– Что значит «ничего»?!
Боков развел руками.
– В семейной копилке тысяча двести рублей. Обстановка как у всех. Имеются картины на стенах, но они все современные, подаренные. Книги тоже обычные. У жены украшений мало. Словом, пока никаких богатств, никаких зацепок!
Скачко нахмурился.
– Ну вот, я же тебе говорил! Это не Аримин! Металлоискатели брали с собой?
Боков кивнул.
– Повтори обыск еще раз! – помолчав, попросил Скачко.
– Какой смысл?
– Я сказал, повтори еще раз! – сдерживая ярость, прорычал он.
Боков кивнул.
– Могли что-нибудь и пропустить, – смягчил тон Скачко. – Когда обыск на даче?
– Через пару дней. Я хочу перед этим опросить соседей: что Беркутов копал, что сажал и прочее.
Скачко согласно кивнул головой.
– Я на тебя надеюсь, не оплошай! Надежда всегда умирает последней! Подлей еще кофейку.
Боков неожиданно достал откуда-то снизу бутылочку болгарского коньяка «Плиска», показал полковнику. Тот взглянул, удивился, но долго не раздумывал, махнул рукой.
– А-а, наливай!
Боков достал рюмки, наполнил их, пододвинул поближе к полковнику бутерброды. Они чокнулись, лихо выпили, стали закусывать.
– Хороша «Плиска»! Плескани тогда еще по рюмке, а то первая не дошла!
Боков снова наполнил рюмки. Они, чокнувшись, выпили.
– Тут такая новость, – вздохнул Боков. – Люба переехала ко мне… Насовсем, – промямлил майор.
Скачко, погруженный в мысли о следствии, не сразу понял смысл этой фразы. Но через мгновение он вдруг вскинул голову, улыбнулся.
– Помирились-таки?! – обрадовался полковник. – Молодцы! А я что тебе говорил?
Боков кивнул головой.
– Здорово! Надеюсь, я вам не помешаю?!
Боков вдруг замялся, и Скачко, взглянув на него, только сейчас все понял, нахмурился.
– Понятно, – погрустнев, сказал Скачко. – Завтра подыщу что-нибудь и переселюсь.
– Ты только не обижайся…
– Да ты что?! Я не обижаюсь, – перебил майора Павел Сергеевич. – Больше того, я очень даже тебя понимаю: в такой ситуации вам надо одним побыть, притереться, пообвыкнуться, как говорят, а тут чужой дядька глаза мозолит.
Боков тотчас посветлел лицом от этих слов, полковник же погрустнел еще больше.
Накрапывал дождик. Маша возвращалась домой с занятий, шла по знакомому скверу, раздумывая о своем, когда впереди на их любимой скамейке увидела Антона. Только он был не один, а со своей однокурсницей, которая и раньше крутилась возле него. Они мило болтали под зонтиком. Однокурсница смеялась и не сводила с Антона влюбленных глаз. Маша, увидев их, застыла на месте, с трудом подавила боль, резко развернулась и пошла обратно. Антон заметил ее, уже уходящую, и с тоскливой улыбкой посмотрел вслед.
В кабинете у полковника Скачко сидел адвокат Гарумов. Вальяжный, в дорогом костюме, с золотым перстнем на мизинце, в Московской коллегии адвокатов он считался одним из лучших, и полковник, угощая его кофе, хорошо понимал, насколько важно для него, для всего хода следствия заручиться если не поддержкой Гарумова, то хотя бы его симпатией.
– Я не буду говорить о политической важности данного следственного дела, хочу лишь спросить вас, Эдуард Петрович: понимаете ли вы, что мы должны работать совместно?
– В каком плане? – осторожно спросил Гарумов.
– Как это в каком?! Мы сотрудники одной государственной системы и сообща должны решать вопросы поощрения и наказания. Мы две половинки одного целого! Разве не так?
– Ну, это в философском смысле. Но позвольте напомнить вам, Павел Сергеевич, что есть презумпция невиновности, из которой должна исходить любая система правосудия. И наша в том числе! Надеюсь, против этого вы возражать не станете?
Скачко усмехнулся, милостиво кивнул.
– Тогда я стою на этом. До приговора суда никто не может не только назвать Беркутова преступником, но и считать его таковым. И я постараюсь доказать, что Беркутов вообще не преступник, – Гарумов улыбнулся. – Он жертва!
Скачко скривился:
– Я не один месяц вел это следствие и хорошо знаю, что Беркутов преступник. Конвертики, посылочки и прочее! Вы же читали обвинительное заключение!
– Это еще надо доказать, многоуважаемый Павел Сергеич, – заулыбался Гарумов.
– Да все об этом знали! И все говорят, а кроме того, у нас есть и конкретный свидетель, который принимал участие в этих махинациях и который все подтвердит.
Гарумов мгновенно насторожился.
– Кто это?
Тут уж настала пора Скачко загадочно улыбнуться.
– Мы не только его предъявим, но и устроим очную ставку, где все сразу встанет на свои места. Я только хочу, чтобы Беркутов не упорствовал, не занимался намеренным сокрытием истины, а во всем чистосердечно признался. Убедите его и вы в этом!
Слабая улыбка скользнула по губам Гарумова. Он на мгновение задумался.
– Предположим! Но что взамен?
– Я обещаю все по справедливости и уменьшение наказания за помощь следствию.
Гарумов поморщился:
– Я хочу знать конкретно, сколько мой подзащитный получит в том и в другом случае. А вы мне, извините, гоните волну! Мы же с вами серьезные люди. Я понимаю, что вы лично эти вопросы не решаете. Но есть те, кто решает! И вот если они дадут такое обещание, то тогда я буду обсуждать это предложение с моим клиентом.
Скачко задумался:
– Хорошо, я поговорю с этими лицами. Попрошу их высказаться по данному вопросу.
– Тогда все и решим!
Гарумов поднялся, вежливо улыбнулся полковнику, они пожали друг другу руки, и адвокат вышел из кабинета.
– Черт собачий! – прорычал ему вслед Скачко.
Антон со своей подружкой в обнимку вошел к себе во двор. У «Жигулей», стоявших недалеко от подъезда, Платонова поджидал Ширшов. Увидев Антона, капитан, взмахнув рукой, подозвал его. Тот подошел. Ширшов хлопнул по крыше «Жигулей».
– Ну, принимай свою тачку! – весело проговорил капитан. – Ты меня попросил, я тебе купил! Можешь меня не благодарить, я это сделал из хорошего отношения к подрастающему поколению, которое будет жить при коммунизме!
Антон недоуменно посмотрел на Ширшова.
– Не понял!