Алена вовсе не верила, что ее спокойная и дипломатичная записка вразумит супруга и Грабов навсегда исчезнет из ее жизни. Он не привык сдаваться без боя. Глупая привычка военных. Ему бы снова вернуться в армию, там его ждут, он даже письма от бывших командиров получает — те зовут обратно, но он решил тут окопаться и вести войну с бабами.
— Наполеон хренов! — невольно вырвалось у Алены.
— Что? — не понял шофер.
— Француз был такой. Большой полководец, но мы ему пинков надавали!
Глубокой ночыо они Кузовлевым пили кофе. За полдня и вечер не успели переброситься и словом. Станислав Сергеевич допоздна оперировал, а потом, как обычно, свалился без сил. Нежнова, заглянув за ширму, с волнением смотрела, как хирург, посапывая, спал, свернувшись калачиком и подложив ладонь под щеку. И странная жалость, соединенная с нежностью, вдруг пронзила ее. Ее внимание привлекла аккуратно заштопанная дырочка на его шерстяном джемпере, и сердце невольно вспыхнуло ревностью:
это Римка уже успела приклеиться, к хирургу, зная, чем можно увлечь одинокого мужчину.
«Вот тварюга! Знает ведь, что не ее кусок сладкого пирога! Нет, надо схватить и хотя бы надкусить со злости! Корюшка вспученная, саранча северная!» — ругалась про себя Алена, без всякой радости перелистывая старый, замусоленный роман «Страстные ночи любви».
Когда-то она любила перечитывать понравившиеся ей книги и всякий раз испытывала волнение, плакала, сопереживая героям, но тут с первых страниц не заладилось, а первая кровопролитная стычка Армандо с разбойниками,когда он спасает Терезию, вызвала острое неприятие. И медсестра тотчас поняла, в чем дело: темное от южного загара, мужественное лицо Армандо теперь напоминает ей лицо Грабова. И сейчас, открыв роман снова, через две минуты Нежнова захлопнула его и отодвинула от себя подальше.
В четыре утра Кузовлев по старой привычке проснулся, ополоснул лицо холодной водой и, подсев к столу, стал выкладывать из сумки термос с кофе и бутерброды с колбасой.
— А про шаньги я и забыла!. — спохватилась Алена. — Пока перевозила свои манатки от Грабова, пока мать успокаивала, все из головы вылетело!
— Ты ушла от мужа? — обалдел он, застыв с надкусанным бутербродом.
— Тебя это удивляет? Или тебе рассказывали, как мы счастливо и дружно живем?
— Рассказывали.
— И кто этот сказочник?
— Римма мне рассказывала... — смутившись, выдавил он из себя.
— Как же я забыла, что она у нас каждый вечер гостевала, наблюдая радостные картины семейного
счастья орденоносца Петра Грабова и его верной супруги?! —язвительно воскликнула Алена. — Впрочем, что уже неважно! Я вот тоже слышала, что вы женитесь на Римме?
—Вот как? Первый раз слышу! — искренне удивился он. — Неужели об этом говорят в больнице?
— Слухи ходят очень упорные, а Римма жмурится от счастья и твердит, что не имеет права разглашать.
— Мы как-то с ней целовались, это правда, — покраснев, признался Кузовлев. — Сам не понимаю, как все случилось, но дальше этого дело не зашло.
— Мужики редко помнят, как у них все случается, — усмехнулась Нежнова. — Умными же людьми подмечено: иногда и от поцелуев дети рождаются!
Она помрачнела. Ей почему-то было неприятно, что Станислав Сергеевич в ее отсутствие позволял себе такие вольности.
— Все из-за того, что я очень хотел забыть тебя.
— И как? Удалось? — возбужденно спросила Алена.
— Нет.
Она громко расхохоталась:
— Надо же! Это, наверное, оттого, что Римма приболела! Когда она выздоровеет, тебе это удастся!
— А ты все такая же!
— Какая?
— Веселая и язвительная.
— А чего мне? Я же не на том свете побывала, а всего лишь замужем!
Алена нервно рассмеялась. Ее словно черт под мышками щекотал, так и хотелось скалиться. Да и после первой чашки кофе вся сонливость исчезла, она почувствовала себя бодрой, и странный азарт разжигал ее изнутри.
— Я ведь и не уезжал из-за тебя. — помолчав, признался Станислав Сергеевич.
— Не поняла? — Она сделала удивленное лицо.
— Я как-то сказал тебе, если помнишь, что даже если ты выйдешь за другого, то я все равно дождусь, пока ты его разлюбишь и вернешься ко мне...
— Надо же, какой вы верный и упорный! — игриво усмехнулась Алена.
— Да, я такой! — посерьезнев, кивнул хирург и с бесстрашной влюбленностью взглянул на нее.
Она отвела взгляд в сторону, будучи не в силах ответить ему с той же искренней нежностью и любовью, взглянула на окно ординаторской и вдруг увидела Грабова, прилипшего раскаленным взором к верхней створке окна, потому что нижние были задернуты белыми занавесками. Темно-коричневый круг его лица с горящими черными глазами заставил ее вздрогнуть и оцепенеть. И в тот же миг оно исчезло. Кузовлев, посмотрев туда же, никого не увидел, удивился, не поняв, чего испугалась Алена.
— Там кто-то был?
— Нет, мне показалось, — прошептала она.
Она вдруг отчетливо поняла, что Грабов не оставит ее в покое и всеми способами заставит к нему вернуться. Его устраивала даже такая, не зримая ни для кого война между супругами, лишь бы Алена жила в его доме и для всех считалась его женой. Он тоже знал, что долго жена на баррикадах не протянет, что принцип «стерпится — слюбится» рано или поздно возьмет свое, и вот тогда она будет целиком принадлежать ему, и Петр возьмет свое в схватке со строптивой бабьей натурой. А война его пока устраивала: он привык жить в блиндажах и землянках, неделями носить одну и ту же рубаху, терпеливо выслеживая бандитов. И это обострение, ее попытка уйти от него придали ему новые силы, он снова двинулся по следу, выследил противника, и теперь, забившись в укрытие, бывший сержант обдумывает стратегию и тактику своих военных действий: с кем и как.
И что теперь? Опять сдаться на милость победителя? Последний только этого и ждет и наверняка будет выдвинут тот же довод: вернись, и я его не трону. Сколько можно ее шантажировать, пить из нее кровь?
— Я бы хотел, чтобы ты с дочерью переехала ко мне, — помолчав, неожиданно предложил Кузовлев. — У матери он тебя не оставит в покое. Станет приходить, а то, чего доброго, и угрожать. И этому будет способствовать неопределенность твоего положения. Вы как бы поссорились — и ты решила временно пожить у матери. А если переедешь ко мне, то тут все ясно и твое решение серьезно. Я, естественно, не хочу тебя торопить, ты сама должна все хорошенько обдумать, но так, мне кажется,будет лучше, и Грабов, я уверен, смирится. А через полгода найдет другую. Бабы тоже таких брошенных мужиков любят! Когда он ничей да неженатый, то боязно, а когда брошенный, обиженный, то почему бы не утешить да к рукам не прибрать!