— Я сожалею, но тело вашего мужа, мадам Лакомб, мне придется забрать, чтобы произвести вскрытие, поскольку у нас есть подозрение на убийство, — сухо доложил инспектор. — Я уже вызвал карету «скорой помощи».
— Убийство? — испугалась Алена. - Какое убийство?!
— Я говорю «подозрение на убийство», мадам! Большего, пока не будут готовы анализы и не произведено вскрытие, вам сам Эркюль Пуаро не скажет. Возможно, мне придется еще раз навестить вас и задать дополнительные вопросы.
— Но я ничего не знаю!
— Мадам, нам всегда кажется поначалу, что мы ничего не знаем, в то время как знаем все! — Жардине, позволив себе снисходительно улыбнуться приподнял. служебную каскетку и отдал поклон: — Моё почтение, мадам! Я позвоню!
Он уже открывал дверь, как вдруг Алена вскрикнула:
— Мсье, подождите, атанде! Я вспомнила! Утром на снежной дорожке перед крыльцом я увидела три пары следов!
— И что? — не понял инспектор.
— Как — что?! Утром к нашему крыльцу обычно подходят лишь два человека: Стефан-молочник, который приносит молоко и сливки, и повариха Колетт. И в то утро больше никто к дому не подходил, но я видела третью пару следов. Понимаете?! Третью пару следов! Значит, был кто-то третий!
Жардине кивнул, взглянул на окно, исчерканное полосками дождя. Оглянулась и Алена. Подбежала к окну, глянула вниз, на расплывшуюся от воды и грязи дорожку, ведущую к парадному крыльцу, на которой уже не было никаких следов.
— Весьма сожалею, мадам, что погода стерла столь важную для нас улику, — не без язвительной улыбки проговорил инспектор, снова поклонился и вышел.
«Кретин! — взвилась в ярости Алена. — Какой кретин!»
Она спустилась вниз, налила себе коньяка, хотела выпить залпом, но поперхнулась, долго кашляла, с трудом отдышалась, села за стол и расплакалась.
Появилась Колетт с надменно-постным лицом. Но на ее надутом лице проглядывало все же нескрываемое любопытство.
— Я пойду, мадам, ужин на кухне, — проговорила она. — Молоко у меня изъяли якобы на экспертизу! Это ужасно — все, что случилось! Завтра приходить?
— Да-да.
— Я приношу вам свои соболезнования! Крепитесь!
Стряпуха ушла, сгибаясь под тяжестью двух сумок.
Даже в такой трагический день она не растерялась, прибрав к рукам все, что плохо лежало.
В доме повисла звенящая тишина. Было слышно, как шуршит маятник старинных часов в новом кабинете убитого мужа. Алена вздрогнула, поднялась и, будучи не в силах выносить эти шорохи, бросилась к Виктору. Он был единственный, кому она могла довериться в этот страшный час.
Тот после ухода инспектора Жардине, сообщившего ему жуткую новость, пребывал в полной растерянности. Увидев Алену, он поднялся, сделал шаг ей навстречу, и она, не выдержав, бросилась ему на грудь, расплакалась. Виктор обнял ее, погладил по спине.
-Успокойтесь, Алин, возьмите себя в руки, — приговаривал он. — Да, это невероятно, я сам сижу как оглушенный!
— Но вы, надеюсь, не думаете, что это я убила Мишеля?! — воскликнула Алена.
— Что за чушь! О чем вы говорите, Алин?! Кто вообще способен такое придумать?! — искренне воскликнул он. — Я наблюдал ваши чудесные отношения, и у меня ни разу не возникло никаких подозрений, а уж в этом отношении я большой профессионал! Я потрясен другим: кто мог таить зло, посметь поднять руку на этого святого человека?! А действовал отнюдь не новичок. Чисто сработано!
В каком смысле? — не поняла она.
— Я имел в виду, что яд ловким образом; подсыпали в сливки и таким способом, судя по всему, намеревались отравить вас обоих...
- Яд подсыпали в сливки? Яд был в бутылке со сливками? — воскликнув, поразилась она.
— Луи Жардине мне по секрету сообщил об этом, мы с ним старые знакомые, — подмигнул ей Виктор, разливая коньяк по бокалам и подавая один из них Алене. — Хотя официально это еще не подтвержденная
истина, нужна проверка. Но эксперты не сомневаются. Жардине озабочен другим. Ведь обычно вы завтракали вместе с мужем, и тот, кто подсыпал яд в бутылку, хорошо это знал. Однако отравился один Мишель...
— Но я же вам рассказывала, что мой муж спал как убитый, то есть не как убитый, а как нормальный человек, а я утром решила выпить крепкого черного кофе, чтобы самой немного взбодриться, потому что вчера тоже легла поздно! В том вся причина! Разве это так трудно понять?! — покраснев, разволновалась она. — Или инспектор все-таки подозревает меня?!
_ — Инспектор подозревает всех, — усмехнулся Виктор. — У него такая профессия. Бьюсь об заклад, что на втором месте в этом списке стою я.
- Вы? — удивилась она.
— Я, Колетт, Анри, вы, Стефан, все, кто имел мало-мальское отношение к «Гранд этуаль»!
— Но что же мне делать?
— Ничего. — Рене, желая ее подбодрить, неожиданно улыбнулся, пожал плечами. — Понимаете, наш французский инспектор имеет право подозревать всех, кто связан с этим делом, но, чтобы предъявить столь серьезное обвинение кому-либо из подозреваемых и уж тем более арестовать его, он должен представить прокурору очень серьезные улики и доказательства вины этого человека. У вас в России, к примеру, любого можно было арестовать и посадить по звонку свыше, не знаю, как сейчас, но раньше такое часто практиковалось. У нас же подобное просто невозможно! Мы цивилизованная страна, форпост демократии! Наши власти, наш суд не примут во внимание никакие словесные аргументы господина Жардине, если у него не будет на руках твердых улик и прямых доказательств! Так что беспокоиться нечего!
— Как это - нечего, когда сегодня утром кто-то
хотел отравить нас с мужем?! --- выпив коньяк, в слезах выкрикнула Алена. — Как это - нечего?!
— Да, тут вы правы, Алин, — вздохнул Виктор. — Но кто мог это сделать, вот в чем вопрос! Мишель был само воплощение кротости, ангел божий...
— Филипп... — помолчав, обронила Алена.
Рене пожал плечами. Несколько секунд он смотрел на огонь камина и на биглей, лежавших рядом.
— Филипп Лакомб — вздорный, избалованный парень, согласен, — задумчиво промычал Виктор, пригубливая свой коньяк. — Но чтобы сын поднял руку на родного отца? Такое представить невозможно! Да и какой мотив, как говорят господа сыщики?
— Мишель лишил его наследства.
— Как — лишил наследства?
—После того случая в Рождество со мной... — Алена выдержала короткую паузу, схватила со стола Виктора сигарету, нервно закурила, - Мишель был потрясен поступком сына, вызвал своего адвоката, мэтра Дюшана, и переписал завещание. По нему, если я выйду за Мишеля замуж, все движимое и недвижимое имущество после его смерти переходит ко мне, Филипп же не получает ничего. Завещание было подписано еще до нашей свадьбы, оно вступило в силу, и Филиппа о том известили, он даже подписал один экземпляр, свидетельствуя, что ознакомлен с ним. И Филипп мог питать к нам обоим ненависть из-за этого...