Филипп дожидался врача Жана Пике на кухне, куря и потягивая холодный апельсиновый сок. Напротив него в темно-синей майке с лиловым синяком на перебитом носу сидел Хасан и негромким бубнящим тоном излагал свои сбивчивые претензии хозяину. Они сводились к двум' вещам: мсье Лакомб, нанимая его на работу в Москве, обещал познакомить охранника с влиятельными парижскими людьми, а так получается, что его к ним вечерами даже не подпускают, запрещая сидеть за одним столом. Также хозяин давал ему слово, что Хасан станет пользовать русских шлюшек, а тут снова облом.
— А я, между прочим, в надежде на крепкие деловые связи и согласился на эту собачью работу, из-за которой приходится кровью харкать, чтоб усмирять не в меру разбушевавшихся, но два важнейших условия договора оказались нарушены. Как же быть?
— А что вчера случилось? — насторожился Филипп.
— Все нормально, все под контролем! Вчера ничего не случилось, и вообще ничего не может случиться! Меня интересует, как насчет нашего договора?
— Знаешь, что такое форс-мажор? — усмехнулся Филипп. — Бунт на корабле, мне пришлось пойти им на уступки! А как иначе? Ты сам, кстати, переусердствовал. Мог бы и поделикатнее справлять свою нужду. Тут я ничего не могу поделать. По воскресеньям вместо прогулок можешь снимать девочек, я тебе покажу, где стоят наши, они ничуть не хуже!
— Кто будет это оплачивать? — спросил Хасан.
— Ты! Не я же! — возмутился Филипп, допил сок и закурил новую сигарету. — Ас влиятельными людьми я тебя познакомлю! Такой ответ устраивает?
Хасан, побагровев, молчал. Он понимал, что хозяин
на взводе, а в такие минуты Лакомб мог наломать дров. Выгнать и вообще ничего не заплатить.
— Так устраивает тебя или нет? — не скрывая угрозы в голосе, повторил свой вопрос Филипп.
— Когда состоится это знакомство?
— Скоро! Я не могу назвать день, но скоро! В течение этого месяца.
— Ладно, договорились.
Филипп шумно вздохнул, а татарин, увидев Пике, лениво поднялся и вышел из кухни.
— Кофе будешь?
Доктор кивнул. Филипп налил ему чашку черного кофе, вытащил сливки, пододвинул вазочку с печеньем.
— Ну что с ней?
— Я попытался ради тебя форсировать процесс лечения, давал очень сильные антибиотики, состояние ее улучшилось, но мощный лекарственный залп превратил ее временно в идиотку. Теперь необходимо дня три-четыре, чтобы преодолеть это отравление, — сухо проговорил Пике. — Я жутко рисковал, она могла не выкарабкаться, но у нее сильная натура, и вроде бы все обошлось.
— Ты хочешь сказать, что заслужил премиальные, — усмехнулся Филипп.
— Я хочу сказать, что я на тебя больше не работаю! Поищи себе другого врача.
Жан допил кофе и поднялся.
— Подожди, Жан! Подожди и выслушай меня! — кинулся за ним следом Лакомб, остановил, изобразив на лице искреннее дружеское расположение. — Сядь, я прошу тебя, на секунду!
Пике.помедлил, вернулся, сел на место.
— Да, я жался, недоплачивал тебе, вел себя паскудно, но дело только разворачивалось, тут еще мой родитель отколол фортель, сначала перестал мне
подкидывать деньжат, а потом вообще лишил наследства, — скороговоркой заговорил Филипп. — Я запсиховал, задергался, но сейчас все в порядке, да и дела пошли в гору. Я пересмотрю наши деловые отношения и непременно увеличу сумму твоего гонорара. Кроме этого, обязательно рассчитаюсь с тобой по долгам! Слово джентльмена!
— Ты не понял меня. Это не связано с деньгами, просто я решил заняться всерьез научной работой.
— Ты мне нужен, Жан! Пойми, ты мне нужен! Мы учились в одном коллеже, мы люди одного круга, а ты самый надежный и крепкий друг, которого я знаю и на кого бы мог всегда положиться! — искренне и взволнованно заговорил Филипп. — Да, то, чем я занимаюсь, на первый взгляд может показаться грязным и низким делом! Но согласись, что секс — одна из мощных и важных пружин бытия. Быть может, посильнее других, социальных, нравственных и прочее! И я создал ее не только для того, чтобы заработать много денег. Тут много не заработаешь. Гораздо важнее связи, которые я уже приобрел и приобретаю. Министры, политики, крупные чиновники, воротилы бизнеса, у всех этих ярких персонажей лишь одна ахиллесова пята — секс, ради которого они готовы жертвовать многим. И года через два я тебе обещаю должность главного врача клиники, пост в министерстве, кафедру, лабораторию в институте, чего захочешь и куда пробиться без связей, без серьезной рекомендации просто невозможно. Сделав карьеру, мы отпустим девочек домой и прочно займем свое место в истеблишменте, создадим семьи, войдем в высокие деловые круги. Увы, наши родители не советники президента и не депутаты Национального собрания, нам все придется прошибать своей головой. Чем я и занимаюсь! И ты знаешь, какими связями я уже обзавелся, круг их будет расти день ото дня. Ты со мной?
Лакомб поднялся, протянул ему руку для дружеского пожатия. Но Пике ее не пожал. Филипп побледнел, с трудом погасив в душе вспышку ярости, прикусил губу.
— Ты красиво говоришь, но я уже не тот наивный маменькин сынок, кого могут погубить сладкоголосые сирены...
— Погубить? О чем ты говоришь?!
— Ты прекрасно знаешь, что давно переступил черту закона и все твои действия уже чистой воды криминал, за который дают срок, и немалый! И вместо теплого местечка под солнцем тебе уготована камера на теневую сторону. И все связи, вместе взятые, тебя не спасут!
— Вон как ты заговорил! — злобно прошипел Филипп. — Может быть, пойдешь и сдашь меня? Как раз удобный случай!
—К сожалению, меня этому не обучили...
— К сожалению?! — тотчас подхватил Лакомб. — Ты жалеешь, что не можешь предать лучшего друга и получить свои тридцать сребреников?!
— Я жалею, что не могу помочь этим несчастным русским, которых ты затянул, как паук, в свои сети и держишь в заточении, как рабов, вот уже полтора года! Мне стыдно, что все это происходит во Франции, в стране, которая первой провозгласила свободу, равенство и братство и кровью нации заплатила за эти принципы! Мне стыдно, что француз вдруг превратился в дикого феодала, в мерзкого работорговца, продающего к тому же любовь и красоту! Из всех преступных мастей я всегда презирал и ненавидел сутенеров, а ты, кого я когда-то называл своим лучшим другом, им стал. И мне стыдно за тебя!
Он стоял перед Филиппом худенький, длинноносый, с горящими глазами и раскрасневшимся от волнения лицом. В коллеже его звали Сирано де Бёржерак Он был робким и застенчивым, писал блестящие и язвительные стихи, потому красавчик Лакомб и приблизил его к себе, сделав гадкого утенка своим придворным виршеплетом. Одноклассники пророчили ему судьбу великого поэта конца двадцатого века, но Жан неожиданно пошел по стезе матери и стал врачом.