Журналист молчал, стиснув зубы.
— Для бойкого пасквилянта вы не очень-то красноречивы сегодня! — усмехнулся француз.
— Что вы от меня хотите?
— За сколько же Филипп вас купил?
Он молчал. Это был решающий момент. Либо Вадим сломается и тогда переметнется на сторону Рене. Либо выстоит, покатится к Филиппу, и они начнут открытую борьбу против него, чего нельзя допустить. Требовался еще один удар, который бы окончательно поставил журналиста на колени.
— За Филиппом давно следят мои люди, за каждым его шагом, так что вы-то хоть будьте благоразумны и не затягивайте петлю на своей шее! — усмехнулся бывший разведчик. — Она у вас небычья. Так как все же Лакомб заставил работать на себя?
Баранов, не мигая, смотрел на Рене, но Виктор выдержал его безумный взгляд, усмехнулся, заказал себе пятьдесят граммов «Мартеля». Вадим облизал сухие губы и стал говорить:
— Мне как-то срочно потребовалось одно дорогое лекарство для матери, я обошел все парижские аптеки, но безрезультатно. Филипп достал несколько упаковок за один день и не взял денег, так мы подружились. Потом он оказал мне ещё несколько мелких, но важных услуг... — Баранов вздохнул, задумался.
-— Каких? — тотчас поинтересовался Рене.
— Мне заказали интервью с одним министром, начальство газеты попросила об этом администрация нашего президента. Нет смысла объяснять, насколько, для меня было престижно его сделать, от этого зависело, продлят мне срок командировки в Париже или нет, а ваш министр, замешанный в скандале, наотрез отказывал всем газетчикам. Я обратился к Филиппу, и тот каким-то чудом добился его согласия. Тут я и... — Баранов пожал плечами, жадно глотнул пива,
стер с губ пену. — Потом он водил меня ужинать в рестораны.
— А взамен попросил нарыть компромат на Алин Нежнову и написать эти две статьи, —закончил Виктор.
Вадим кивнул.
— Он сказал, что тогда я ему ничего не буду должен. Тем более что их напечатают под другой фамилией, в Лионе, а я за них никакой ответственности нести не буду...
— Да еще получите гонорар, — усмехнулся Рене.
— Да, и большой гонорар. Лакомб сказал, что Нежнова убила его отца, он хочет отомстить, ее посадили, но могут выпустить, ему надо накачать общественное мнение, он всегда умел убеждать... — Вадим нахмурился. — Он даже сам правил эту статью, вписывал в нее выдуманные абзацы. Я пытался остановить, но он утверждал, что у них все журналисты любят приврать для остроты, в этом ничего такого нет! Хотя многие факты в той статье подлинные.
— Какие именно?
— Про ее мужа Петра Грабова, он действительно убийца и садист, а недавно совершил побег из тюрьмы, эти факты мне прислали из России, я могу их подтвердить. Ну а легкий домысел не возбраняется...
— То, что Нежнова воровала в заонежской больнице наркотики и передавала их своему мужу, у вас называется легким домыслом? — перебил его Рене. — Этот факт вы тоже сможете подтвердить в суде?'
Баранов смутился и ничего не ответил.
— Про русский бордель Лакомба ты, надеюсь, знаешь? — в упор спросил Виктор.
— Мы были там, но Филипп сказал, что всем заправляет не он... — Вадим покраснел.
— Он, он! — перебил его Виктор. — Твой друг — сутенер, который получает с русских пленниц
немалые деньги, а потом на них, кстати, покупает тебе лекарства и водит тебя по ресторанам! Не Алин, а сам Филипп убил своего отца и сделал так, чтобы вина пала на Нежнову, а когда ее выпустили из тюрьмы, поскольку все улики рассыпались, он похитил ее, и сейчас она находится в том же борделе. Вот в какую пылкую дружбу вы вляпались, неистовый Виссарион Белинский, он же Вадим Баранов!
— Я чувствовал, что Филипп скользкий, не всегда правдивый, многое недоговаривает, но как-то не обращал внимания... — побледнев, начал оправдываться Вадим. — Да, я вляпался в жуткую дружбу, вы правы! Но вы пришли ко мне с каким-то предложением, я правильно вас понял?
— Да, у меня есть к вам конкретные предложения, — помедлив, проговорил Виктор.
С Себастьяном Пике они не виделись лет двадцать, и неожиданный звонок Виктора к нему, желание встретиться — все это произвело на судью столь сильное впечатление, что он сразу же согласился, пригласив его, как и рассчитывал Рене, к себе домой на ужин, ибо для судьи вечернее кафе не очень приличное место даже для встреч с друзьями. Сухонькая, небольшого роста, но любезная и улыбчивая Аньес, его верная жена, приготовила для них ужин в гостиной и оставила одних, чтобы не мешать мужчинам общаться.
— У тебя замечательная жена, я всю жизнь мечтал о такой, — улыбнулся Рене.
— Но так и не женился! — рассмеялся Себастьян.—Поверь, я тебе завидую.
— В чем это ты мне завидуешь? — удивился бывший разведчик.
— Ты что, считаешь, что у меня и глаз уже нет и все чувственные желания давно пропали?! Мы ведь с тобой одного возраста, а в душе законника бушуют такие же великие страсти, как у любого другого, и он, бедняга, сидя за судейским столом и глядя на мэтрессу в адвокатском кресле, точно так же вожделеет ее в сердце своем! Так что иной раз, подвозя ее до дома и слыша, как она нежным, журчащим голоском приглашает зайти на чашечку кофе, судейский крючок уже готов выкрикнуть «да», но в последний момент почему-то говорит «нет». — И Себастьян, точно в подтверждение своих слов, несколько раз грустно кивнул.
Себастьян, высокий, но сохраняющий хорошую внешнюю форму, несмотря на сверкающую лысину, с крупными чертами лица, чем-то похожий на знаменитого Мишеля Пикколли, обаятельный и остроумный, несомненно притягивал к себе женщин. У некоторых мужчин пик их чувственного расцвета не всегда совпадает с молодостью. В молодости, наоборот, они как бы сторонятся женщин, чувствуя, что не вызывают у тех бурных восторгов. Чересчур крупный нос или рот, отсутствие обаяния, шарма, косноязычие или чрезмерная худоба вычеркивают их из списка донжуанов, и они счастливы, если невзрачная Аньес выбирает их в супруги. Но к пятидесяти годам их фигура и лик обретают свое совершенство, они ловят на себе восхищенные взгляды, сердце бьется, как в молодости, а воображение полночи не дает заснуть. И ничего делать не надо, стоит лишь кивнуть, благосклонно улыбнуться — и юная красотка твоя, но у тебя высокое служебное положение, семья, репутация почтенного гражданина общества. Это сродни катастрофе, трагедии, и, если кто-то, потеряв голову, переступает черту, борзые писаки начинают травить его, как дикого кабана.
— Как говорил Оскар Уайльд: «Чтобы избежать искушения, надо поддаться ему», — не без иронии заметил Виктор. — Мне кажется, тебе пора уже сменить судейскую мантию на нечто более привлекательное! Не задумывался об этом?
— Задумывался. Но тогда уж точно от чашечки кофе не откажусь, а значит, брошусь с головой в греховный омут. Жена рано или поздно узнает, и эта новость нанесет ей жесточайший удар и... — Он задумался, вздохнул, отхлебнул глоток виски и грустно улыбнулся. — Моя Аньес хрупкая и очень болезненная, эта новость убьет ее. А мантия сдерживает мои порывы.