Что же это? Низвержено несокрушимое, единственно возможное Время, всемогущее четвёртое измерение, вне которого немыслимо само движение материи?..

Поразительна была плёнка, автоматически отснятая кинокамерой. Но вот экран погас. Эксперимент был закончен.

— Машина времени? — Теперь Осинцев отвечал на вопросы, посыпавшиеся со всех сторон. — Н-не думаю, да и не в названии дело. Это не путешествие во времени, это сдвиг. Хроноквантовый сдвиг, хотя и это название не вполне отвечает… Что? Нет, сдвиг в будущее исключается, энергетический барьер движется вместе с фронтом времени, здесь переход невозможен… Да, что касается энергетики, подсчитано точно, мы выдадим всем членам Совета специальное издание, в котором…

Меня тронули сзади за плечо, передали записку. На миг перехватило дыхание, когда я её разворачивал. Вот что получается, когда застают врасплох…

Но записка, конечно, была не от Андры.

«Грандиозный, величайший опыт», — значилось в ней, и после трех восклицательных знаков подпись: «Леон». Я обернулся к нему и кивнул. Верно, грандиозный. Возможно, что и величайший, хотя такие эпитеты обычно дают не современники, а потомки.

И эффектный. Нет, миссис Мерридью могла бы не опасаться: никаких взрывов. Время раскололось без шума, без звука. Нашёлся наконец-то богатырь, схвативший под уздцы неудержимого, вечно спешащего вперёд коня…

Я оглянулся на богатыря. Его не было на месте. Богатырь тихонько улизнул, ему стало скучно с простыми смертными, и он просто взял да и ушёл.

Андра тоже ушла. Может быть, она наливает ему кофе в складной стаканчик и следит, чтобы не пролилось на рубашку.

Глава двадцать третья «ГОТОВЬТЕСЬ К ВСТРЕЧЕ С САБЛЕЗУБЫМ ТИГРОМ!»

За мной шла погоня. Я не оглядывался, но чувствовал всей кожей, всеми нервами, что призраки нагоняют меня. Кошмарные космические призраки, они беспрерывно меняли цвет и очертания, я знал это, хотя и не оглядывался. Скорость моего реактивника уступала их скорости порядка на два, они надвигались, спасения не было. Вдруг откуда-то выскочил человек в скафандре, шлем почему-то был откинут, я увидел худенькое лицо с рыжеватой жидкой бородкой — да это же Рунич, планетолог с Ганимеда! Откуда он взялся здесь, в открытом пространстве… Рунич схватил меня за руку и потащил в сторону, в чёрный провал, в сгустившуюся тьму полной, абсолютной пустоты…

Тут я проснулся. Прерывисто гудел видеофон, гудел, наверное, уже давно, настойчиво. Я протянул руку к столику, нажал кнопку ответа. На экранчике проступило лицо Леона. Он всмотрелся в меня, удивлённо вздёрнув брови, и сказал:

— Нечесан и помят. Неужели спишь так поздно?

— Представь себе, — проворчал я. Дурацкий сон ещё не отпустил меня. — Который час?

— Четверть десятого. Где ты был вчера весь вечер? Я тебя вызывал, вызывал…

— Я развлекался. А в чём дело?

— Развлекался? — Леон хмыкнул с недоверчивым видом. — Мне нужно поговорить с тобой, Улисс. У тебя какие планы на сегодня?

— Мало ли какие планы! Если хочешь, приходи в двенадцать к центральному рипарту. Ты ведь любишь там бывать.

— Ну хорошо. — Леон был явно озадачен. — Я приду.

Не спеша я вылез из-под одеяла, поднял штору. Неяркий бледно-голубой день вошёл в комнату. До чего высокие гостиницы строили в прошлом веке! Из моего окна я видел город с высоты птичьего полёта — так, кажется, любили писать в старых книгах. Я видел голубой купол здания Совета с флагами коммун, и уголок Площади Мемориалов в просвете меж высоких домов, и вдалеке, на севере, телевизионную башню. В излучине реки пышно зеленели сады. Перекрещиваясь на разных уровнях, текли трансленты. В небе то и дело вспыхивали эмблемы праздника Мира, плясали, выстраиваясь, лозунги, струились тексты последних известий и праздничных программ.

В распахнутое окно влетела песня, я вспомнил, что слышал её вчера в каком-то кинофильме. В ней были такие слова: «И снова гудят корабли у причала: начни все сначала, начни все сначала…» Фильм, по правде, был пустяковый, а вот песня мне понравилась.

Начни все сначала… Пока что надо начинать день. Я принял душ, побрился и вышел в коридор.

Мимо проехала самоходная тележка с едой. Из номера напротив выскочила лисица — настоящая, рыжая, — она метнулась мне под ноги, я слегка опешил.

— Вега, сюда! — раздался строгий голос.

Дородный человек с жёлтеньким попугаем на плече вышел из того же номера, извинился передо мной и вместе со своим зверинцем направился к лифту.

Ну вот, подумал я, уже начали лисицам давать имена звёзд. Очень мило. Учёный тюлень Бетельгейзе, дрессированный бегемот Фомальгаут…

Номер Борга был этажом ниже. Я постучался и вошёл.

Борг, в темно-вишнёвом халате и домашних туфлях, сидел в кресле и читал газету. Газеты валялись и вокруг кресла. На столике перед ним стояла початая бутылка красного вина и поднос с едой.

— Садись, — сказал он. — Я ждал тебя. Ешь, пей и читай.

Пить я не стал. Я положил на тарелку кусок мяса, полил его гранатовым соком и принялся есть. Хрустели на зубах поджаренные ломтики хлеба.

— Хорошо бы ещё заказать яичницу с колбасой, — сказал я.

Борг пожал плечами и снова углубился в чтение. Я поднял одну из газет, пробежал заголовки: «Готовьтесь к встрече с саблезубым тигром», «Плиоцен или миоцен?», «Бросок сквозь время»…

Во все времена, подумал я, журналисты изощрялись в придумывании заголовков похлеще. Впрочем, тут как раз был тот случай, когда самые хлёсткие заголовки не смогли бы выразить всю грандиозность проблемы.

«Расселяться в космосе или во времени? Что ещё придумает Феликс?»…

— Послушай, что пишет Джулиано, — сказал Борг из-за развёрнутого газетного листа: — «Понятно, что смещение на час, или на сутки, или даже на минуту даст возможность расселить человечество, так сказать, в различных слоях времени. Одна часть будет жить в том же пространстве, что и вторая, но в разное время, и обе части никогда друг с другом не столкнутся и даже не встретятся. Но как избегнуть физической встречи с постройками прошлого, как организовать совместное пользование объектами долговременного характера, материальными средствами цивилизации? Элементарная логика подсказывает единственный выход: сместить часть человечества в далёкое прошлое, предпочтительно в те времена, простите, в то время, когда ещё ни одно здание не было возведено рукой человека, да и скажем прямо — когда не было на Земле самого человека. Я предлагаю — неогеновая эпоха, век плиоцена, не ближе миллиона лет, но и не далее десяти миллионов…» — Борг швырнул газету на пол, взглянул на меня с усмешечкой. — Ну, что скажешь, пилот?