Посетители послушно двинулись за хранителем, проводившим экскурсию, а Вобрен, совершенно забыв о выставке, отчаянно любезничал с Леонорой. Альдо оставил их вдвоем и вновь направился в апартаменты королевы. Это были три расположенные рядом комнаты, в каждой из которых стояла витрина с украшениями. Мебели здесь почти не осталось, зато были расставлены торшеры, в свете которых драгоценные камни переливались особым блеском. Витрины располагались таким образом, что охране было отлично видно любого, кто к ним приближался.
Больше всего Альдо стремился попасть в будуар Марии-Антуанетты. Здесь были выставлены самые ценные украшения, и он хотел внимательно рассмотреть алмазную «слезу», лежавшую рядом с его подвесками и браслетами тестя.
Приехав из Венеции только накануне, он вручил свой футляр принцу де Полиньяку, прославленному члену комитета и признанному в высшем свете композитору, которому пришлось на время отвлечься от музыкальных грез. Он был главой семьи, снискавшей некогда особое благоволение королевы Марии-Антуанетты, поэтому ему было поручено принимать будущие экспонаты от коллекционеров в присутствии вооруженных полицейских. Очевидно, подавленный такой ответственностью, принц воспринимал свой долг как неприятную обязанность, от которой не мог отказаться, но жаждал скорее избавиться. Морозини же рассчитывал встретиться со знаменитым ювелиром Шоме, создававшим экспозицию, или хотя бы с его представителем, чтобы при осмотре выставки услышать профессиональные комментарии специалиста. Но сделать этого, к сожалению, не удалось, и теперь Альдо надеялся хотя бы осмотреть экспонаты в одиночестве.
Как он и предполагал, будуар был пуст, если не считать двух полицейских, стоявших в напудренных париках у витрины. Благодаря прихоти королевы будуар стал самым надежным местом во дворце. Избрав бывшую «кофейную гостиную» Людовика XV в качестве своего интимного уголка, она велела закрыть все окна большими зеркалами, стоявшими на полу, и тем самым добилась совершенного спокойствия, потому что из сада невозможно было рассмотреть абсолютно ничего. Здесь установили особый механизм, освещавший будуар исключительно с помощью электричества.
Войдя в комнату, Альдо подумал, что грезит наяву. Королева была здесь! В роскошном атласном платье с кружевами, с плюмажем из страусиных перьев, который был вставлен в высокую напудренную прическу и заколот алмазной булавкой, с веером в руке, она зачарованно смотрела на камни, блиставшие на черном бархате витрины. Эта женщина была такой прекрасной и стройной, величественной и изящной одновременно, что Морозини невольно воскликнул:
— Ваше величество!
«Мария-Антуанетта» вздрогнула и обернулась.
— Господи, как вы меня напугали! — с улыбкой сказала она.
— Простите меня, мадам, я очень сожалею. Впрочем, я мог бы ответить вам тем же. Иллюзия полная…
Действительно, когда она обернулась, он сразу узнал лицо, которое видел на многих фотографиях: это была актриса Марсель Шанталь, сыгравшая несколько месяцев назад роль Марии-Антуанетты в одном из первых французских звуковых фильмов — «Ожерелье королевы». Улыбка молодой женщины потеплела.
— Спасибо. Простите, но могу ли я узнать, кто вы? Я знакома не со всеми членами комитета, — добавила она, увидев сине-белый знак на отвороте его пиджака.
— Я только вчера приехал… вот с этим, — добавил он, указав на подвески нежнейших розовых тонов, — и…
— О! Так вы венецианский чародей, полагаю? Князь Морозини?
— Я чрезвычайно польщен тем, что мое имя известно… Вашему величеству, — сказал он, склоняясь к протянутой ему руке в перчатке.
— Не скромничайте! Вы хорошо знаете, что о вас грезят все женщины с хорошим вкусом! Остальные, впрочем, тоже… Я бы с величайшим удовольствием поболтала с вами, но толпа уже приближается, и мне надо занять свой пост. Я «главный сюрприз» дня! — со смехом добавила она.
Как только актриса направилась навстречу гостям, Альдо вернулся к витрине, наклонился как можно ближе к интересующей его вещице и вынул из кармана ювелирную лупу, с которой никогда не расставался. К нему тут же бросился один из охранников:
— Что это такое?
— Не ключ, не стамеска… просто лупа…
Морозини был опечален: даже на таком расстоянии мощное увеличительное стекло подтвердило возникшее у него подозрение — восхитительное украшение было фальшивым. Одно из всех. К тому же эта «слеза» лежала на самом почетном месте! Неслыханно!
Сунув маленькую лупу в карман, он решил потребовать объяснений от Шоме, который сопровождал приглашенных. Не может быть, чтобы один из величайших ювелиров мира позволил так себя провести! По всей видимости, на это были какие-то причины! Но следовало подождать: уже слышались звуки многочисленных шагов и звучные, четкие пояснения Андре Перате. Толпа приблизилась к апартаментам: изумленные восклицания свидетельствовали о том, что на пороге их встретила реверансом актриса — роскошный двойник королевы. Раздались крики «браво!». В общем хоре заметно выделялся громкий голос премьер-министра: в скором времени прекрасной Марсель Шанталь суждено будет вытеснить из его пылкого сердца столь же красивую, но не столь импозантную Мари Марке, приму «Комеди Франсез»!
Тардье поцеловал ей руку, и его примеру с энтузиазмом последовали другие. Это привело к некоторой сутолоке у входа, и организаторам пришлось приложить усилия, чтобы толпа плавно, по пять человек за один заход, проследовала мимо витрин. Альдо покинул свой наблюдательный пост и пристроился в хвост, высматривая Шоме, но так его и не увидел.
— Он только что уехал, — сообщила мадам де Ла Бегасьер. — Его попросили к телефону, и он выглядел чрезвычайно взволнованным.
— Он ничего не сказал?
— Да нет же. Впрочем, я ни о чем его не спрашивала. Умоляю вас, князь, позвольте мне насладиться этим мгновением покоя, — добавила она, обмахиваясь пригласительным билетом, как веером. — Не забывайте, что сейчас мне предстоит вывести эту веселую компанию в английский сад, где можно будет выпить шампанского. И я боюсь, что на всех не хватит, ведь такого наплыва мы не ожидали!
— Послушайте! Ведь у вас под рукой Полиньяк и, стало быть, шампанское «Поммери» [20] . Попросите
.его срочно доставить еще несколько ящиков! Что же касается печенья…
— Этим занимается Мари-Анжелин! Она уже помчалась к кондитеру за добавкой! Эта святая дева — истинное сокровище! Никогда не устану благодарить маркизу де Соммьер за то, что она нам ее «одолжила».
— И будете совершенно правы, — одобрил Морозини, которого забавляла мысль о том, как изумилась бы любезная дама, узнав о других, совсем не мирных талантах упомянутой святой девы.
В ожидании он решил выкурить сигарету в английском саду, где и в самом деле был натянут огромный тент в сине-белую полоску, под которым располагался буфет, защищенный от любых ударов стихии.
На время выкинув из головы дело о фальшивой «слезе», которое выглядело просто оскорбительным по отношению к тем, кто, подобно ему, героически расстался с подлинными сокровищами, предназначенными лишь для созерцания их владельцев, он мысленно перенесся в свой венецианский дворец, где месяц назад Лиза с поразительной легкостью родила маленького Марко. Всего полчаса страданий, и мальчуган явился на свет — пухленький и громкоголосый. Он сучил ножками, и его рыжие кудряшки позволяли надеяться на возможное сходство с матерью, в отличие от старших, Антонио и Амелии, смуглых черноволосых близнецов — несомненных Морозини. Малыш был настолько мил, что все пришли в полный восторг. И Альдо был первым — едва крошечная ручонка обхватила и зажала его палец. И совсем уж чудо — внезапное преображение близнецов. Стоило им научиться ходить, как отцовский дворец наполнился их криками, играми, беготней, выдумками (не всегда похвальными) и — по мере освоения речи — ораторскими баталиями. В четыре года это была самая сплоченная и самая инициативная парочка в стране, если не во всей Европе. Но когда дверь в материнскую спальню закрылась перед тайной рождения новой жизни, наступила полная тишина: близнецы больше не шумели! Ходили только на цыпочках, а когда им впервые показали Младенца, уставились на него с необычной серьезностью. И Антонио объявил: