Катрин смолкла, ожидая моего вердикта.
– Ну допустим, бдительные соседи – слишком гордое звание для людей, которые спят, как колоды, когда рядом стреляют… Что же, ваш выход, девушки! Только пусть Пу хорошенько выучит роль. Не забывай – тебе могут повесить «жучок» на телефон. Кроме того, подумай, откуда у вас вдруг взялась сиамская кошка. На тот случай, если очередной «бдительный сосед» заметил, что кошка пропала значительно позже Пу.
– Точно! – спохватилась Катрин. – О кошке я не подумала. Ее зовут Лао-Лао, кстати… Если комиссар решит подшить ее к делу, то пусть она будет моей кошкой, что ли… Скажи ребятам, что и Лао-Лао жила в Дармштадте!
– Еще чего! Не морочь голову, придумай что-нибудь другое! А то мне придется убить не меньше часа, внушая им эту чушь. А я, знаешь ли, хотела ехать!
Катрин снова помолчала, потом я услышала глубокий скорбный вздох – тяжело ей далась собственная щедрость:
– Ты забрала мои картины? Оставь их себе! Пусть они будут моим прощальным подарком!
– В самом деле? Спасибо, что подумала обо мне! Я с радостью взяла бы Матисса, а остальные пришлю тебе. Чао, Катрин! Привет Пу! Непременно еще созвонимся!
Через час я уже летела по шоссе, нажимая на газ, мечтая поскорее оказаться во Флоренции. Но мой путь лежал через Гейдельберг и Шварцвальд.
Родители Коры обрадовались моему внезапному появлению, жалея, что не видят ни своей дочери, ни моего сына.
– Кора тоже очень расстраивалась, что не сможет с вами встретиться! – бубнила я, слезая с чердака с картинами под мышкой. С тем и откланялась.
Около трех я добралась до Фрайбурга и с трудом нашла поворот на узкую проселочную дорогу, что ведет через маленькую деревеньку, как там ее… не важно, к ферме, где загостился мой Бэла. В глаза не упрекнут, но все равно подумают, что я слишком долго не приезжала, бросила сына, звонила редко, а теперь еще явилась без подарка. Куда там, не до подарков было…
«Феррари» рыпнулся последний раз и уткнулся в навозную кучу. Со всех сторон мчались встречающие: Бэла, Йонас и свекровь в своем вечном, уму непостижимом фартуке.
Мой мальчик выглядел веселым и здоровым, вылитый Йонас в миниатюре, просто счастье, что он не молчун, как отец! Захлебываясь словами, Бэла торопился поведать мне все сразу и первым делом потянул смотреть котят. Похоже, сын нисколько не страдал оттого, что я откладывала приезд неделю за неделей.
Мне хотелось сразу же ехать дальше, но отказаться от ужина и не сесть с ними за стол было бы слишком невежливо даже для меня. А где ужин, там и ночлег: мне предложили расположиться в комнате для гостей.
На ужин подали свиные ножки с картофельным пюре и маринованной фасолью – блюдо, при виде которого я с тоской вспомнила об итальянской кухне. Тем и утешилась. Однако Бэла, который еще совсем недавно терпеть ничего не мог, кроме итальянской пасты, уплетал ножки за обе щеки.
– Да! Очень вкусно! – ответил он, когда бабушка, напрашиваясь на похвалу, опросила всех присутствующих, пришлась ли по вкусу ее стряпня.
Я тоже кивнула, изображая, что сосредоточенно жую, а сама подумала: «Вот предатель! Хорошо, что Эмилия тебя не слышит!»
Вскоре Бэла начал клевать носом, и бабушка пошла его укладывать. Мы с Йонасом остались на кухне. Естественно, он сразу же заговорил о разводе:
– Не хочу с тобой ссориться, но и тянуть не хочу. Давай разойдемся по-хорошему…
– Зачем нам разводиться? Что, кто-то здесь собрался вновь жениться? Ты подумай, ведь придется изрядно потратиться: два адвоката – удовольствие дорогое.
– Но ведь ты ушла от меня! Сколько ты уже живешь в Италии?! Кроме того, я понял, что наш брак – не более чем ошибка молодости. А ведь уходят лучшие годы, сейчас мы еще сможем создать новые, счастливые семьи! Мне чрезвычайно тяжело говорить о разводе: развод противоречит моей вере, но здесь, в провинции, люди смотрят на такие вещи иначе… Тут все знают, что я женат! Как ни глупо это звучит, ты даже из Италии всех девушек от меня отваживаешь…
– Герлинда?
Йонас кивнул:
– Она чудесная, с Бэлой они лучшие друзья! Я вас познакомлю! Она живет неподалеку, давай сходим к ней!
Думаю, еще не поздно.
Я уставилась на Йонаса. От ревности перехватило дыхание, и я даже открыла рот, чтобы возмутиться его бестактным предложением, но любопытство взяло верх. Я согласилась.
Сравнения с его сельской учительницей я боялась совершенно напрасно. Подружка мужа не блистала ни умом, ни эрудицией. Скучная, некрасивая, к тому же старше его года на четыре. Я боялась невольно выдать свое пренебрежение, поэтому старалась держаться непринужденно, демонстрируя свободные и современные взгляды, как будто меня нисколько не трогает то, что она встречается с моим мужем. Я сама завела разговор о воровстве Бэлы и с озабоченной миной попросила у Герлинды профессионального совета:
– И как же сам Бэла объяснил свой поступок?
– Сказал, что нашел те мотки, – улыбнулась Герлинда – само понимание. – Конечно, не стоит раздувать скандал из-за проступка маленького ребенка, но важно дать ему понять, где мое и где чужое, что хорошо, что плохо!
Я бы ей объяснила, где тут мое… Но в конце концов, она не так уж и не права.
Через полчаса я вполне составила себе впечатление, можно ехать докладывать Коре. Итак, вот на что меня променяли… Да, она ж такая рукодельная! Только все вышитые думочки лежат на диване строго напротив телевизора, сохраняя устойчивый рельеф боков Герлинды.
– Я не встану на пути твоего счастья, – сказала я на следующее утро, прощаясь с Йонасом. – Мое непременное условие: опека над сыном останется мне, ты имеешь право его видеть, когда захочешь. Ну а каникулы – по-прежнему у тебя!
Мой будущий бывший муж благодарно кивнул, а я воспользовалась ситуацией:
– Сделаешь мне одно одолжение? У меня в багажнике две картины, они принадлежат моей подруге. Не мог бы ты отослать их во Франкфурт? Я напишу тебе адрес. Спасибо, очень мило…
На радостях Йонас обещал лично доставить картины Катрин. Он не на шутку разволновался, когда Бэла залез в машину: у меня не было детского сиденья, Кора его демонтировала.
– Я вас так не отпущу! – вскричал заботливый папаша, побежал и вынул из собственного автомобиля новехонькое креслице для ребенка.
И вот, описав изящный пируэт на «феррари» вокруг кучи навоза, мы вырвались со двора. Еще не доехав до поворота на главное шоссе, Бэла начал канючить:
– Когда мы приедем?
На подъезде к Лугано Бэла проснулся и начал проситься в туалет, к тому же он проголодался. Мои дела шли не лучше. После обеда сама мысль ехать дальше показалась дикой: я засыпала на ходу, сказывались ночные приключения. И, добравшись до ближайшего приличного отеля, мы с сыном дружно завалились в кровать.