— Моя история, а вернее история моей матери, проста и, боюсь, совершенно неоригинальна. Молодую девушку из бедной семьи лионских аристократов выдали замуж по расчету за высокопоставленного члена магистрата. Он был намного старше нее, но очень богат. После двух лет брака, не увенчавшегося рождением детей, она встретила на охоте молодого, но уже известного парижского антиквара, красивого и импозантного. Оба испытали взаимное страстное чувство, которое им каким-то чудом удалось скрыть от окружающих. Моя мать всегда считала это невероятной удачей. Дело в том, что высший свет Лиона, куда входят только «шелковые» [67] короли, знать и другие птицы высокого полета, очень внимателен — я бы даже сказал, что он бдит денно и нощно, — к тем, кто к нему принадлежит.
— Это относится не только к Лиону, — заметила тетушка Амели. — Такую же картину можно наблюдать и в других городах Франции — в Лилле, Ренне, Тулузе, Бордо или Марселе. Что вы хотите: как только у человека появляется слишком много денег, слишком много слуг, а делать ему нечего, он ищет способы развлечься! Так что же было дальше?
— С помощью денег и при сочувственном участии моей бабушки с материнской стороны, презиравшей зятя и никогда этого не скрывавшей, и крестного моей матери влюбленным удавалось находить редкие моменты для встреч, чтобы отдаться любви, которая приходит лишь однажды. Потом мама забеременела, и им пришлось расстаться. Не без труда: мой отец, я говорю о Жиле Вобрене, хотел, чтобы мама развелась с мужем и вышла за него замуж. Но это означало грандиозный скандал и отлучение от церкви. Моя мать сразу бы стала «неприкасаемой».
— Она бы жила в Париже. Это бы меняло дело, — сказал Альдо.
— Это бы ничего не изменило, — отрезала маркиза. — В Париже, как и в Лондоне, Риме, Мадриде или Тимбукту, разведенную женщину не принимают в свете. Второй брак в этом случае расценивается как сожительство. Решением проблемы стал бы только добровольный уход супруга в мир иной…
— К несчастью, председатель магистрата Фожье-Лассань, чью фамилию я ношу, отличался железным здоровьем, хотя он и был на двадцать пять лет старше моей матери. Моя мать стала вдовой только после крушения поезда Париж — Лилль…
— А зачем ему понадобилось ехать в Париж? — задала вопрос Мари-Анжелин.
— Насколько мне известно, его пригласили на съезд европейских магистратов. Благодарение Богу, он не взял с собой в поездку мою мать! В действительности, он никогда и никуда ее с собой не брал. Мать не выезжала за пределы Лиона и его окрестностей. А Фожье-Лассань ни разу не усомнился в том, что я его сын. Но это не значит, что он был полон любви ко мне. Главное, чтобы я был здоров, — я же должен был стать продолжателем рода, — хорошо учился и прилично вел себя за столом. Я ни разу не видел с его стороны проявления отцовских чувств, но, если я совершал какую-нибудь глупость, он не давал мне спуску…
— У вас есть братья или сестры? — спросил Альдо.
— Никого. Я иногда думаю, что он был, к счастью, бесплоден. Но магистрат был о себе слишком высокого мнения, чтобы допустить подобную мысль, и поэтому винил мою мать в том, что она родила только одного ребенка. В действительности — я говорю об этом с огромным сожалением, — его смерть стала настоящим освобождением для моей матери и для меня.— А какова из себя ваша мать? — поинтересовалась тетушка Амели.
— Я попробую угадать, — сказал Альдо. — Она очень красива, брюнетка с черными или серыми глазами, смуглая…
— Вы глубоко заблуждаетесь, — прервал князя молодой человек, явно удивленный этим описанием. — Моя мать все еще очень красива, но у нее белокурые волосы и прозрачные, как родниковая вода, глаза. Мы с ней очень близки, поэтому после смерти председателя она сразу же рассказала мне правду. В ту пору мне было пятнадцать лет…
— Не был ли шок слишком сильным? — встревожился Адальбер.
— Вы не поверите, но я испытал огромное облегчение. Мысль о том, что с возрастом я стану похожим на председателя, леденила мне кровь.
— Но разве не по его примеру вы стали должностным лицом?
— Он здесь совершенно не причем. Мне всегда были интересны правосудие и буква закона. Это крайне забавляло моего настоящего отца. Он говорил, что и в мыслях не держал обзавестись сыном, который отправляет людей на эшафот.
— Когда вы с ним познакомились? — спросил Альдо.
— Через день после гибели председателя. После моего рождения Вобрен ни разу не показывался в Лионе, но, узнав новости, он сразу же написал моей матери. Вот почему я много раз гостил у него в Париже. Мы так хорошо понимали друг друга! Мы даже дважды вместе путешествовали: один раз в Италию, а второй — в Австрию и Венгрию. Он открыл для меня Версаль и Трианон. Я со страстью читал газеты, в которых рассказывалось, как вы в прошлом году вывели на чистую воду «Мстителя королевы». Как мне хотелось быть там с вами! Увидеть всех этих людей и леди Кроуфорд…
Обменявшись взглядами заговорщиков с тетушкой Амели, Альдо намеренно сменил тему разговора. Он не представлял, как сможет сообщить этому милому мальчику о том, что в ту пору его отец был без ума от прекрасной Леоноры, хотя раньше он уже терял голову из-за Полины Белмонт и цыганки-танцовщицы Варвары Василевич. Три неотразимые брюнетки! И на каждой из них Вобрен собирался жениться! И если американка, до сих пор способная кружить головы, смогла бы стать вполне достойной мачехой для юноши, то можно было только догадываться, с какими чувствами будущий прокурор республики принимал бы в своем доме цыганский табор и родственников, обладающих многочисленными талантами, основным из которых было меткое метание ножа!
— Отчего ваш отец никогда о вас не рассказывал, хотя я был его самым старым и, как мне кажется, самым лучшим другом? Не скрою, что это меня опечалило…
— Не стоит огорчаться! Этот факт никоим образом не омрачает тех искренних дружеских чувств, которые отец к вам питал. Просто он предпочитал держать наши отношения в тайне. Разве может человек быть одновременно самым известным холостяком Парижа и отцом такого верзилы, как я?
— Я бы принял вас и как его крестника.
— Не думайте, что я его об этом не просил. Но отец так и не согласился. У меня создалось впечатление, что он боялся, что я могу и вас полюбить как отца. Он считал вас слишком привлекательным человеком. И я ничего не знал о его женитьбе на юной мексиканке. О свадьбе и о его исчезновении я узнал из газет. Тогда, желая хоть что-то прояснить, я отправился к мэтру Бо… Правда, он сам мне написал.
— Нотариус? Так он знал о вашем существовании?
— Он был единственным посвященным в нашу тайну. Это было необходимо, чтобы отец мог сделать меня единственным законным наследником.
Адальбер, не подумав, тут же отреагировал:
— Так вот зачем вы пришли в дом этой ночью? Вы желали составить опись?
— Это на вас совсем не похоже, Адальбер! Вы никогда не говорите глупостей! — запротестовала мадам де Соммьер. Хотя по тому взгляду, которым Франсуа-Жиль наградил провинившегося египтолога, можно было догадаться, как он в будущем будет произносить обвинительную речь.