Но все это осталось далеко позади. А впереди у Брусникина стояла сплошная завеса ливня. Никита вздрогнул всем телом, когда на крышу «Фольксвагена» обрушились потоки воды, смывшие с лобового стекла не только картинку багажника ползущей в пяти метрах «девятки», но и вообще весь обозримый ландшафт. С подобным разгулом стихии Брусникин не сталкивался ни до, ни после. У него возникло ощущение, будто он въехал в гигантский водопад.
— Как у Фридмана в кроссворде, — пробормотал Никита, сбрасывая скорость и включая дворники. — Водопад «Ангел». Шесть букв.
«Почему шесть, когда — пять? — подумал он тут же. — Хотя у испанцев — шесть. Мягкий знак еще. Мягких знаков у них больше. Зато твердых вовсе нет. Твердый знак — это наше. Этого у нас не отнимешь, как и булыжников на Красной площади. Мы твердо стоим на ногах. Они — мягко сидят на задницах и раскатывают по гладким трассам. Вот и прикинь».
Дворники слабо помогали вести машину. Следить за шоссе сквозь грязные мутные разводы было занятием бессмысленным. С равным успехом дальнозоркий мог без очков читать газетную статью, набранную петитом. Автомобиль Брусникина медленно катился вдоль обочины, сопровождаемый непрестанными залпами небесной артиллерии. Никите казалось, будто снаряды ложатся все ближе и ближе к его беззащитному «Фольксвагену». Вот сейчас, казалось, прямое попадание накроет его немецкую «народную вагонетку».
— И не узнает фрау либен, какой у фрица был конец, — бодро пропел Никита, усердствуя поднять свое настроение.
Но не так это было просто. Стихийных бедствий и бездомных собак Никита Брусникин боялся мистически.
— Бешенство, передаваемое через слюну больного животного, может свободно поразить, мальчик, твою нервную систему, — разъяснила шестикласснику Брусникину сельская медсестра, прикладывая к точке противостолбнячного укола ватку со спиртом.
Укол Никиту спас. До известной степени, разумеется. Столбняк иной раз все же находил на него. В частности, когда он сталкивался с лучшим другом человека, выбегавшим откуда-нибудь из подворотни без ошейника.
Мистический ужас перед стихийными бедствиями привился Брусникину в более зрелом возрасте. На его глазах молния снесла верхушку тополя, после чего верхушка, величественно спланировав, пробила капот соседской «Волги». Вот, пожалуй, и все, что связывало Брусникина с мистикой. В иных вопросах он был ревностным приверженцем натурфилософии. К разного рода сверхъестественным историям Брусникин относился скептически. Так, например, стигматиков он полагал вымыслом суеверных старух, Библию называл не иначе как «желтой прессой инквизиции», а в загробную жизнь не верил до исступления.
— Все имеет естественные причины, — убеждал он свою православную жену. — Если в кране нет воды, значит — выпили жиды. В фигуральном, конечно, смысле. Против евреев я ничего не держу. Но приспособляемость и честолюбие — вот две вещи, которые правят миром. Пришел, осмотрелся, победил, как говорили древние варяги.
— Это тебя черти баюкают, — сварливо реагировала Людмила.
Подобное и «единственно верное» отношение к реальности однако не препятствовало Брусникину пускать в ход выражения вроде «Бог его знает», «упаси меня Боже», «Господь с вами», «побойся Бога» и «Бог ты мой».
— Бог ты мой! — затрепетал Брусникин, когда молния, словно бритва, рассекла небо в опасной близости от машины.
Дрожащими пальцами левой руки он потянулся к приемнику. Ему хотелось отвлечься и развеяться. А нет лучшего средства, как песня, за неимением иных.
— Удачи на дорогах! — затрещал в эфире бодрый голос ведущего музыкальной программы. — Радиостанция «Свинцовый дождь» продолжает втыкаться! Для тех, кто в пути, звучит композиция группы «Дорз» под названием «Идущий в бурю»!
— Идите-ка вы сами в…!
Отпустив непечатное слово, Никита выключил радио, достал из-под рулевой колонки ветошь и принялся протирать запотевшее лобовое стекло. Протирание, впрочем, закончилось, так толком и не начавшись. Прежде чем столкновение неизвестной сущности с бампером «Фольксвагена» бросило Никиту на руль, он успел заметить, как прямо из пелены косого дождя на пути машины вырос темный силуэт.
— Да откуда ж ты взялся?! — взвыл Никита, утопив педаль тормоза.
«Фольксваген» встал. Брусникин, чертыхаясь, выпрыгнул под дождь, хотя и не свинцовый, но тоже весьма чувствительный. «Все! — мелькнуло в его намокшей, пока он огибал машину, голове. — Добро пожаловать в Африку! Доказывай теперь, что ты не верблюд!»
— Да куда ж ты делся?! — Никита заглянул под колеса и обратил свой взор на проезжую часть, освещенную фарами.
На всякий случай он обследовал и кювет за обочиной. В мелководном грязном ручье пострадавшего также не оказалось. И не могло оказаться. Брусникин ехал со скоростью одноногого велосипедиста.
Озадаченный таким оборотом, он вернулся к машине и, распахнув дверцу, нырнул за руль.
— Лечиться тебе надо, старичок, — нервно хмыкнул Брусникин, снимая машину с ручного тормоза. — Что-то дерганый ты стал последнее время.
— Последнее время ты вообще поступаешь как свинья, — буркнул сзади чей-то голос.
Казнь на электрическом стуле у нас до сих пор не ввели, хотя ресурсы позволяют. Только Братская ГЭС выдает на-гора вполне достаточно энергии, чтоб казнить в один присест все население. Ненастным апрельским вечером Никита испытал, каково оно, состояние приговоренного американца, уже после того, как рука палача опустила рубильник. Вместе с водительским сиденьем Брусникин трясся около двух минут. Потом, не оборачиваясь, выхватил портмоне и протянул через плечо.
— Вот бумажник!
— Хорошо, — равнодушно отозвался все тот же голос. Наступило молчание, нарушаемое только шумом дождя и ровным гудением немецкого двигателя. Подержав на весу бумажник, Никита медленно обернулся.
Незнакомец в мокрой, болотного цвета плащ-палатке с капюшоном сидел, опустив голову, причем капюшон был сильно сдвинут вперед, так что лицо совсем нельзя было рассмотреть. На коленях незнакомца лежала раскрытая книга со страницами, исписанными от руки. Никаких признаков агрессивности он не выказывал. Напротив, странный тип, словно посетитель публичной читальни, полностью сосредоточился на изучении рукописи. Он словно и позабыл о присутствии Брусникина.
Между тем Никите пора было торопиться в аэропорт. Как вести себя с этим «сукиным сыном», он решительно не представлял. Но по мере исчезновения страха к Никите возвращалась способность размышлять. Если ненормальный был тем самым, кого он сшиб несколько минут назад, то стоило хотя бы предложить помощь. От денег он, слава Богу, отказался, что само по себе в глазах Никиты было очевидным признаком помешательства.
— Вам лучше? — робко спросил Брусникин.
— Хуже, — пассажир перевернул страницу.
При этом Брусникин заметил, что пальцы у него тонкие и прозрачные, словно вылепленные из воска, с еще более прозрачными ногтями на кончиках.