— Хрен ты у Штейна на аренду деньги получишь, — убежденно возразил Миша. — В этой политике они с Лохновичем солидарны. Два сапога — партия.
— Шить не стану, — Шаманская опрокинула рюмку. — Пусть увольняют к чертям!
— Ты лучше внутрь, чем на пол, опрокидывай, — посоветовал ей Кумачев. — Водки много не бывает. А морскую форму я надену. Юнкер, произведенный в мичманы, выглядит убедительней, чем драгун в тельняшке.
— Все равно еще два комплекта требуются. — Никита посадил кота в пустой стеклянный аквариум и стал перелистывать записную книжку.
— У тебя же, Саня, остались беретка и мундир из Афганистана! — встрепенулась задремавшая княжна Мери.
— Жертвую, — не стал возражать ее муж. — Искусство всегда чего-нибудь требует.
— Шикарно, — потирая руки, обрадовался Миша. — Печорин у нас обморди… Как оно говорится?
— Печорин одет, — пришел ему на выручку доктор. — Что с капитаном?
— Есть у меня капитан. — Брусникин отыскал в книге номер милицейского отделения. — Сейчас я его достану. Он мне в ухо дал незаслуженно.
Выяснив у дежурного по отделению домашний телефон Шолохова, Никита беззастенчиво разбудил Андрея во втором часу ночи. Фамилию своего обидчика он запомнил на опознании, а дежурному шепотом объяснил — телефон капитана ему срочно требуется потому, что он информатор и у него срочная наколка на «лыжника».
«Судя по инциденту в кабинете следователя, этот Шолохов за каким-то „лыжником“ и тремя стволами охотится, — прикинул Брусникин. — Браконьер, наверное. Зимой на лыжах тройку елок спилил к Рождеству, а шуму-то! Но если рядом с дачей министра МВД — понять можно».
— Шолохов слушает, — пробормотал в трубку с трудом уснувший Андрей.
— Брусникин говорит! — заорал изрядно пьяный Никита. — Ты еще мне по уху съездил впустую!
— Артист? Слушай, давай завтра все обсудим.
— Завтра поздно будет! — не дал ему повесить трубку Брусникин. — Завтра Зойку из театра выгонят! Наша служба и опасна и трудна!
— От меня-то что надо?! — удивился Андрей.
— Как что?! — в свою очередь удивился Брусникин, после двух «Белых аистов» и «Гжельской» полагавший, что весь город обязан быть в курсе их театральных проблем. — Ты капитан или ты не капитан?! Мундир нам срочно требуется для репетиции!
— Вы теперь по ночам репетируете? — хмыкнул Андрей. — Ладно. Диктуй адрес. Есть у меня один запасной комплект.
Шолохова учили взаимовыручке. К тому же Андрею любопытно было накоротке познакомиться с образом жизни артистов. В частности, упомянутой Зойки. Имелся у него и другой интерес: в неофициальной обстановке побеседовать с подгулявшим Брусникиным на предмет его и Лыжника отношений.
Таким образом, вызванная им из участка патрульная машина доставила Андрея к Никитиному подъезду. Правда, мундир его оказался Брусникину коротковат, но все же выглядел уместней, чем китель мичмана.
Так или иначе, затруднения художника по костюмам Зои Шаманской были к вящему удовольствию разрешены.
— Споемте, друзья! — предложила Дарья, обладавшая счастливой способностью трезветь к середине загула и запускать празднество на новую орбиту. — Ведь завтра в поход!
Совместный мужской и женский хор грянул за раздвинутым столом.
— А соседи негодуют? — проявил чисто профессиональный интерес Шолохов, когда одна песня была исполнена, а вторая отбиралась в пылу жаркой дискуссии.
— Не негодуют, — уверил его Брусникин. — Негодовали было. Но справились с собой. Особенно те, что снизу. Я их кипятком залил, между нами.
— Суров ты. — Опер посмотрел на Никиту с уважением. — Зря я тебя в ухо ударил. Можешь дать сдачи?
Брусникин полез в карман за мелочью, но тут зазвучала следующая песня, и Никита с Шолоховым влились в общий ансамбль.
— Ты чего не поешь? — толкнула мужа локтем Дарья.
— Здесь птицы не поют, — лениво отозвался Угаров.
— Вы птица? — придвинулась к нему с другой стороны Зоя Шаманская.
— Только по восточному календарю. — Угаров сразу встал и, закурив, облокотился на подоконник.
— Ты, Зойка, к моему мужу не лезь, — предупредила княжна художника по костюмам.
— Нужен он мне, — Шаманская критически оглядела собравшихся мужчин и пересела к Андрею. — К вам-то лезть можно?
— Лезьте, — великодушно согласился Андрей.
Вскоре парочка удалилась из гостиной.
— А ведь это вас пасут, молодой человек. — Муж Дарьи оглянулся на Брусникина.
Никита, извлекавший из аквариума возмущенного кота, уронил его обратно.
— Где? — Он устремился к открытому окну. Наблюдательный филолог успел перехватить его у занавески, чтобы хозяин квартиры не засветился.
Угаров кивнул на две машины, запаркованные внизу напротив подъезда. Водитель одной из них как раз что-то пояснял водителю второй, показывая на Никитино окно. Как ни был пьян Брусникин, он узнал громилу, проводившего на студии Горького кастинг вместе с исчезнувшим Павлом Андреевичем.
— Меня, — прошептал Никита.
Угаров пристально посмотрел на него и, не говоря более ни слова, накинул на плечи китель капитана милиции.
— Ты куда? — сразу насторожилась Дарья.
— Мусор выбросить, — успокоил ее филолог.
Никто из прочих гостей этой сцены не заметил, помимо, разве, оператора.
Через пять минут с улицы донеслись приглушенные возгласы. Все бросились к окну, сбоку от которого так и стоял, замерев, Никита.
Он единственный стал свидетелем уличного происшествия.
Неспешно подойдя к Хариусу, муж Дарьи прикурил у него и обменялся парой короткий фраз. Все, что последовало затем, явилось для Брусникина полной неожиданностью. А последовала серия ударов, нанесенных филологом. Оба водителя рухнули, как спиленные деревья.
Финал представления наблюдали все приглашенные, кроме самого именинника, бороздившего когтями стекла аквариума. Да еще Шолохов с Шаманской, нашедшие друг друга в соседней комнате, пропустили увлекательное зрелище.
Угаров, обыскав карманы пострадавших, взял себе только наручники, да и то ненадолго. Блеснувшие в утренних сумерках браслеты он продел между бампером и решеткой мощного «внедорожника», после чего приковал обоих наблюдателей одной, что называется, цепью.
— Сашка! — крикнула Безродная, рискованно свесившись из окна. — Сейчас же — домой!
— Кто бы мог подумать? А ведь мы с ним творчество акмеистов обсуждали! — искренне удивился Петр Евгеньевич. — Никита! Ты что-нибудь понимаешь?
Брусникин отрицательно мотнул подбородком и, очнувшись, бросился на поиски Шолохова.
— Капитан! Подъем! — заорал он, включая свет.