Кио, «Фокусы и фокусники»
Томительно тянулись дни в доме Лал Чандра. Федор бродил по пустынным коридорам, заглядывал в прохладные комнаты — нигде ни души. Но знал, что стоит ударить в гулкий бронзовый гонг — и на пороге вырастет безмолвный слуга.
Кормили сытно. Да разве в том радость? Пытался Федор пробраться за ограду, посмотреть, что за местность вокруг, но всегда были заперты ворота. Не убежишь… Да и не покидало Федора скверное ощущение, что кто-то неотступно следит за каждым его шагом.
Длинными вечерами особенно грызла неизбывная тоска. Не раз представлял себе: что делал бы сим часом в родном краю, если б не злая судьбина? Может, командовал бы корабельными канонирами в морской баталии. А то — сидел бы с друзьями-приятелями в австерии за пуншем, за трубкой табаку, за веселым разговором…
За резными ставнями — чужая ночь. Хоть бы собачий брех услышать!.. Тишина — хоть криком кричи. Хоть руки на себя накладывай. Изорви грудь криком — не услышит Россия. Далека — за высокими горами, за опаленными песками…
Бешено трясет Федор решетку ставень. Прижимает мокрое от слез лицо к холодному железному узору.
Лал Чандр навещал его почти каждый день. Придет, высокий, прямой, в белой одежде, и заведет туманный разговор о божественном. Федору эти разговоры были тошнехоньки. И у себя дома он не бог весть как усердствовал в молитвах. Да и некогда было Федору вникать в тонкости своей религии; полагал он, что с него, военного, хватит и того, что перед сном лоб перекрестит.
Однажды не выдержал, прервал монотонную речь Лал Чандра:
— Довольно с меня сих скучных назиданий. Брал меня для работы — так давай работу.
Лал Чандр улыбнулся одними губами. Глаза, как всегда, смотрели холодно, будто сквозь стенку.
— Ты прав, — молвил он. — Я взял тебя для большой работы. Но, прежде чем приступить к ней, нужно укрепить свой дух.
— Плевал я на твой дух! — сказал Федор по-русски, не найдя подходящих голландских слов.
Лал Чандр помолчал, потом сказал негромко:
— Скоро я приподниму перед тобой покров священной тайны, в которую боги позволяют проникать лишь избранным.
— Что ж, ваши боги другого кого не нашли? — с усмешкой спросил Федор.
— Не говори о богах, которые тебе неведомы. Тайной этой владею лишь я. А ты будешь моим помощником. Как чужестранец, не имеющий здесь друзей и родных, ты не так опасен мне, как иные мои соплеменники.
— Если я узнаю такую тайну, ты не пустишь меня на родину, когда к тому представится случай. Лучше не надо мне твоей тайны!
— У тебя на родине наша тайна будет бесполезна. Она важна и страшна здесь, — уклончиво ответил индус. — Но страшись ее выдать, ибо смерть твоя не будет простой.
С этими словами он вышел.
А Федор долго еще стоял в оцепенении. Невеселыми были его думы…
На следующий день вечером Лал Чандр тихо вошел в комнату Федора и присел возле него.
— Какому божеству ты поклонялся в своей стране? — спросил он.
Неожиданность вопроса озадачила Федора. «Верую в святую троицу», — хотел сказать он. Но по-голландски у него получилось:
— Верю святым трем.
— Три бога — Тримурти, — задумчиво сказал Лал Чандр. — А творят ли ваши боги чудеса?
— А как же! Вот в евангелии рассказывается, как Христос, сын божий, превратил веду в вино, как воскресил мертвого Лазаря. В Ветхом завете сказано, как куст горел и не сгорел. — Федор не смог точно выразить по-голландски «неопалимая купина». — Или как Моисей пошел по морю, а вода раздалась и пропустила его…
— А видел ли ты чудо своими глазами?
— Не доводилось.
— Люди и так живут среди чудес, — сказал индус. — Разве не чудо — жизнь, ее зарождение, превращение дитяти в могучего воина, а потом — в дряхлого старика? Или малого зерна — в ветвистое дерево? Или мертвого яйца — в живую птицу? Но люди не понимают, что это чудо, забывают богов, жаждут низменных житейских благ. Что им, — Лал Чандр презрительно указал на дверь, — что им блаженство нирваны! Я довольствуюсь глотком воды и горстью сушеных плодов, а они, дай им волю, будут пожирать тело священного животного — коровы.
— Корову у нас все едят, — заметил Федор.
— А какая пища считается у вас греховной?
— Ну, вот когда пост, никакого мяса нельзя есть.
— Да, все одинаково, — про себя заметил Лал Чандр. — А скажи, когда земные властители нарушают у вас законы первосвященников, постигает их кара?
— Бывало, — ответил Федор. — Раньше патриархи сильнее царей считались.
— А ныне?
— Ну, Петр-то Алексеевич, как на пушки медь понадобилась, колокола с церквей снимал, а святых отцов заставил землю копать, камни таскать на укрепления…
— Он разорял храмы? И его не постиг гнев богов?
— Не дай бог под его гнев попасть.
Лал Чандр снова задумался.
— Теперь пойми меня, юноша, — сказал он. — Если боги не творят чудес, то люди забывают, что должны слепо повиноваться первосвященникам. Но нам не дано знать, почему боги долго не напоминают людям о себе…
— Да ты кто — священник, что ли? — удивился Федор.
— Я лишь нижайший раб богини Кали. Я избран орудием богини, чтобы люди низких каст посредством чудес убеждались в могуществе богов и уверялись, что их удел — повиновение и труд. А властители, увидев чудо, поймут, что должны повиноваться первосвященникам. Ты понял меня, юноша?
— Значит, если бог сам чудо не сотворит, так ты…
— Да. Боги, открывшие мне малую часть своих тайн, могут творить чудеса моими руками. Ибо боги всемогущи!
Федор вдруг засмеялся.
— Твой смех кощунствен, — с достоинством заметил Лал Чандр.
— Да я не про вашего бога, — продолжая смеяться, сказал Федор. — Просто вспомнил: у нас в Навигацкой школе один, из поповских детей, загадку загадывал: если-де бог всемогущ, может ли такой большой камень сотворить, что и сам не поднимет? Вот и ответь. Если создаст, да не поднимет — не всемогущ. А не сможет создать — тоже.
— И святотатец не понес наказания?
— Как не понести! Да не он один, а душ шесть навигаторов наших, и я тоже, попались. Священник, отец Никодим, подслушал. Неделю на хлебе да воде продержали!
— Такая слабость у вас только оттого, что вы поклоняетесь не истинным богам, — возмущенно сказал индус. — Впрочем, ты из касты воинов, и высокие мысли не трогают тебя, как и весь твой род.
— А при чем тут род?
— Раз ты воин, то и весь твой род — воины.
— Вот уж нет. Ни дед, ни отец мой никогда в службе не бывали, да и я не собирался.
— Чем же занимается твой отец?