– Конечно, я и забыл, ведь она – местная колдунья.
– Так утверждает миссис Дейн-Колтроп.
– Любопытное явление – колдовство, – задумчиво проговорил Винаблз. – Самые разные варианты во всем мире. Помню, в Восточной Африке...
Он свободно и увлекательно заговорил на эту необычную тему, рассказывая о знахарях в Африке, малоизвестных культурах на Борнео. Пообещал после ленча показать маски африканских колдунов.
– Каких только редкостей не увидишь в этом доме, – улыбнулась Роуда.
– Что же, если не можешь бродить по свету, пусть весь свет приходит к тебе. – В словах Винаблза послышалась горечь. Он взглянул мельком на свои парализованные ноги. – Чего только нет в этом мире земном [23] , – процитировал он. – Мне хочется столько знать и видеть! Это мой недостаток, наверное. Признаюсь, кое-что я в жизни успел. И даже сейчас нахожу для себя утешение.
– А почему именно здесь? – неожиданно спросила миссис Оливер.
Гости испытывали некоторую неловкость, обычную, когда в легкой беседе речь коснется чьей-то личной трагедии. Одна миссис Оливер выглядела безмятежно. Она задала вопрос, потому что хотела знать. Ее откровенное любопытство восстановило непринужденную атмосферу.
Винаблз вопросительно взглянул на писательницу.
– Я хочу сказать, – продолжала миссис Оливер, – почему вы поселились здесь, в этой местности, оторванной от всего света? У вас здесь есть друзья?
– Нет. Я выбрал эти места, если уж вам интересно, потому что здесь не живет никто из моих друзей, – ответил он с легкой иронической усмешкой.
«Интересно, насколько глубоко он переживает свою трагедию? – подумал я. – Он утратил возможность беспрепятственно ездить по свету, изучать мир. Быть может, в душе у него глубокая рана? Или же он, сумев приспособиться к изменившимся обстоятельствам, обрел тот покой, в котором проявляется истинное величие духа?»
Винаблз, словно угадав мои мысли, произнес:
– В своей статье вы подвергаете сомнению смысл понятия «величие». Вы сравниваете толкования этого понятия на Востоке и на Западе. А что мы сейчас в Англии подразумеваем под словами «выдающийся человек»?
– Разумеется, высокие помыслы и, безусловно, моральную силу, – ответил я.
У него заблестели глаза.
– Разве не бывает скверных людей, которых можно назвать великими? – спросил он.
– Конечно, бывают такие люди! – воскликнула Роуда. – Наполеон, Гитлер и много других. Все они были великими.
– Лишь потому, что оставили о себе неизгладимую память? – усомнился Деспард. – Но вряд ли при личном знакомстве они производили сильное впечатление.
Джинджер наклонилась и провела рукой по своим ярко-рыжим волосам.
– Интересная мысль, – заметила она. – Вполне возможно, это были неприметные малорослые людишки. Позеры. Надувались, компенсируя невзрачность, из кожи лезли вон, доказывали, что они не только не хуже остальных, но им присуще особое величие, и они готовы были ради этого все стереть с лица земли.
– О нет, – с горячностью возразила Роуда. – Они не смогли бы содеять столько зла, будь они просто честолюбцами.
– Как знать, – заметила миссис Оливер. – В конце концов, самый несмышленый ребенок легко может устроить пожар в доме.
– Бросьте, бросьте, – вмешался Винаблз. – Я не приемлю этой современной трактовки зла – будто бы его вообще не существует. Существует. И обладает огромной силой. Порой оно могущественнее добра. Зло живет среди нас. Его следует распознавать и бороться с ним. Иначе... – Он развел руками. – Иначе мы погрузимся в кромешную тьму.
– Конечно, мне в детстве внушали, что дьявол существует и от него все беды, – виновато призналась миссис Оливер. – И я верила. Только он мне всегда представлялся глуповатым – копыта, хвост и все такое. Прыгает, кривляется, как скверный актер. Безусловно, в моих романах часто действует преступник-злодей, это читающей публике нравится, но, по правде говоря, его все труднее изображать. Пока читателю неизвестно, кто именно этот персонаж, мне удается представить его в должном свете. Но когда все выясняется, он теряет свою значительность. Наступает разочарование. Гораздо проще взять какого-нибудь банковского менеджера, растратившего деньги. Или мужа, мечтающего избавиться от жены и жениться на гувернантке своих детей. Видите ли, это гораздо правдивее и естественнее.
Все засмеялись, а миссис Оливер проговорила извиняющимся тоном:
– Я толком не сумела объяснить, но вы, наверное, поняли, что я имела в виду?
Мы все подтвердили, что нам ее мысль ясна.
Был уже пятый час, когда мы распрощались с Винаблзом. Он превосходно нас угостил, а потом показал свой дом, настоящую сокровищницу.
– У него, должно быть, куча денег, – сказал я, когда мы покинули Прайорз-Корт. – Изумительный нефрит и африканская скульптура, я уж не говорю о мейсенском фарфоре. Вам повезло с соседом.
– А мы это знаем, – ответила Роуда. – Здесь все люди милые, но скучноватые, он по сравнению с ними – сама экзотика.
– Откуда у него такое богатство? – спросила миссис Оливер. – Наследственное состояние?
Деспард заметил мрачно, что в наши дни фамильных состояний не существует. Налоги и поборы сделали свое дело.
– Мне говорили, – добавил полковник, – будто он начинал жизнь грузчиком, но вряд ли. Он никогда не рассказывает о своем детстве, о семье. Вот тема для вас. – Деспард обратился к миссис Оливер. – «Таинственная личность».
Миссис Оливер возразила, что вечно ей предлагают совершенно ненужные темы.
И тут мы подъехали к «Белому коню». Дом был деревянный, не просто обшитый тесом, а из бревен, и стоял несколько поодаль от деревенской улицы. За ним находился обнесенный изгородью сад, дышавший стариной.
Я был разочарован и не стал этого скрывать.
– Ничего зловещего, – пожаловался я. – Никакой особенной атмосферы.
– Подождите, пока увидите, что внутри, – сказала Джинджер.
Мы вышли из машины и направились к двери, которая открылась при нашем приближении.
Мисс Тирза Грей стояла на пороге, высокая, слегка мужеподобная, в твидовом костюме. У нее были густые и жесткие седые волосы, высокий лоб, орлиный нос и проницательные голубые глаза.