Показав журнал с отметками Дирка, директор откинулся в кресле и ждал, что скажет Шон.
– Неважные отметки, верно?
– Согласен, мистер Кортни. Неважные.
– Нельзя ли отправить его куда-нибудь в интернат, мистер Бизант?
– Конечно, вы можете это сделать, – с сомнением сказал Бизант, – только что ему это даст, кроме разве нового тренера по регби?
– Но как ему иначе поступить в университет?
На Шона произвело большое впечатление то, как высшее образование сказалось на Майкле. Университет казался ему лучшим средством от всех грехов юности.
– Мистер Кортни...
Директор тактично помолчал. Он слышал о характере Шона и совсем не хотел увидеть его проявление.
– Некоторые молодые люди не подходят для учебы в университете.
– Я хочу, чтобы Дирк там учился, – перебил Шон.
– Сомневаюсь, чтобы Стелленбош или Кейптаунский университет разделяли ваше желание.
Директор вспомнил, что он не абы кто, и заговорил с сухим сарказмом.
– Вы хотите сказать, что он глуп? – спросил Шон.
– Нет-нет, – торопливо успокоил его Бизант. – Просто, скажем так, у него нет склонности к академическому образованию.
Шон обдумал его слова. Разница показалась ему неопределенной, но он решил оставить это и спросил:
– Что же вы предлагаете?
Предложение Бизанта сводилось к тому, чтобы Дирк как можно быстрее убрался из школы, но он выразил это мягко.
– Хотя Дирку всего шестнадцать, для своего возраста он вполне зрелый юноша. Почему бы ему не начать работать в акациевой компании?...
– Значит, вы рекомендуете забрать его из школы? – задумчиво спросил Шон, и Бизант сдержал вздох облегчения.
Дирка Кортни определили в ученики к десятнику при фабричных бойлерах. Первым делом он сообщил десятнику, что со временем будет владеть этой фабрикой – «никогда не забывай об этом». Упомянутый джентльмен, предупрежденный о репутации Дирка, мрачно взглянул на него, выпустил длинную струю табачного сока в дюйме от сверкающей обуви Дирка и ответил довольно долгой речью. Потом показал на котелок на печи в мастерской и велел сварить ему кофе, а пока Дирк занимается этим, пусть вынет палец из задницы. Через неделю они стали приятелями, и этот человек по имени Арчибальд Фредерик Лонгворти начал обучать Дирка тому, что не имело отношения к фабричному производству. Арчи было тридцать шесть лет. Он приехал в Африку, отсидев пять лет в Ливенвортской тюрьме за «преступное посягательство на чужие права». Когда он объяснил Дирку смысл этого юридического термина, тот восхитился.
Арчи представил Дирка одной из своих подружек Хейзел, пухлой дружелюбной девушке, которая работала в баре «Ледибургского отеля» и одаривала своими милостями с той же готовностью, с какой наливала выпивку за стойкой. Однако Дирк очень скоро стал ее любимцем и научился у нее многим тонкостям.
Арчибальд Лонгворти тщательно обдумал ситуацию и решил, что из дружбы с наследником Шона Кортни можно извлечь немалую выгоду. К тому же мальчишка оказался очень забавным.
Он мог не хуже других переспать с уличной девкой и пить джин, но у него к тому же был неиссякаемый запас соверенов.
А Дирк в ответ восторгался Арчи – часть своего отношения к отцу он перенес на первого настоящего друга. Не обращая внимания на седые виски и нелюбовь Арчи к воде и мылу, на его поредевшие волосы, сквозь которые просвечивала розовая макушка, на гнилые зубы, Дирк наделял Арчи великолепием и смелостью пирата прежних времен.
Когда Дирк обнаружил у себя безболезненные, но отвратительно пахнущие выделения, Арчи сказал, что это всего лишь «бели», и вместе с ним отправился к врачу в Питермарицбург. Возвращаясь на поезде, они со смехом планировали месть, предвкушая удовольствие.
Хейзел удивилась, увидев их в середине воскресного дня. Она быстро села, когда они вошли в ее комнату, выходящую во двор отеля.
– Дирки, ты не должен приходить днем. Твой папа узнает.
В маленькой обшарпанной комнате было душно, запах сырости и невылитого ночного горшка смешивался с острым запахом женского пота. Тонкая ночная рубашка Хейзел липла к телу и очерчивала тяжелые груди и глубокую впадину у пупка.
Под глазами у нее были темные круги, к щеке, где остался рубец от подушки, прилипли влажные волосы.
Вдвоем они стояли на пороге и улыбались ей, и по богатому опыту Хейзел распознала волчью свирепость, скрытую за этими улыбками.
– Что вам нужно?
Неожиданно она испугалась и невольно прикрыла ладонью глубокую ложбинку между грудями.
– Дирки хочет поболтать с тобой.
Арчи старательно закрыл дверь и повернул ключ, потом подошел к кровати. От физического труда мышцы на его руках стали жесткими и узловатыми, непропорционально большие кисти покрывал жесткий светлый волос.
– Держись подальше от меня, Арчи Лонгворти. – Хейзел спустила ноги с кровати; ночная рубашка задралась, обнажив полные белые ляжки. – Я не хочу неприятностей, просто оставьте меня в покое.
– Ты заразила Дирки триппером. А Дирки мой друг, и ему не понравился твой подарок.
– Я не... Это не я, говорю вам. Я чистая.
Она стояла, по-прежнему прижимая рубашку к груди, и пятилась от них.
– Держитесь от меня подальше.
И тут Арчи прыгнул к ней.
– Нет, не стану!
Она открыла рот, собираясь закричать, но рука Арчи закрыла ей рот, как большой волосатый паук. Хейзел отчаянно сопротивлялась, пытаясь оторвать от лица его ладонь.
– Давай, Дирки.
Арчи без усилий держал ее одной рукой за талию. Дирк неуверенно стоял у двери, он больше не улыбался.
– Давай, парень. Я ее держу. – Неожиданным рывком Арчи бросил девушку на кровать лицом вниз и зажал ей рот подушкой. – Давай, Дирки, держи-ка.
Свободной рукой он расстегнул свой широкий пояс. Кожа была усеяна тупыми металлическими заклепками.
– Сложи вдвое.
– Дьявольщина, Арчи... ты считаешь, надо?
Дирк по-прежнему колебался, пояс висел у него в руке.
– Ты что, боишься?
Рот Дирка застыл при этой насмешке. Он шагнул вперед, взмахнул поясом и ударил по дергающемуся телу. Хейзел на мгновение застыла, потом ахнула в подушку.
– Вот так... подожди минутку. – Арчи засунул большой палец под рубашку и разорвал ее от плеч до подола, обнажив белые, полные ягодицы. – А теперь покажи ей!
Дирк снова поднял тяжелый, сложенный вдвое пояс; он стоял так, испытывая головокружительное ощущение власти, делавшее его равным богам; потом вложил всю свою силу в следующий удар.
– Он не встречает сопротивления, – сказал Ронни Пай, и Гаррик Кортни рядом с ним тревожно заерзал.