— Да! Да! Это я — Роза. Очнись, Себастьян. — В ее голосе послышалось облегчение.
— Роза? — Его ресницы дрогнули.
— Очнись. — Она слегка ущипнула его холодную щеку, и он поморщился. Его веки раскрылись.
— Роза? — чуть слышно просипел он.
— Да, Себастьян. Я здесь.
Вращая глазами, он отчаянно пытался сфокусировать взгляд.
— Я здесь. — Склонившись над ним, она обеими руками обхватила его голову и посмотрела ему в глаза. — Я здесь, дорогой, здесь.
— Роза! — Его губы скривились в жуткой пародии на улыбку.
— Себастьян, ты установил взрывчатку?
Его дыхание стало еще более частым и хриплым, и рот задрожал в мучительных усилиях что-то вымолвить.
— Скажи им, — прошептал он.
— Что сказать?
— В семь. Нужно остановить.
— Семь часов?
— Не хочу… чтобы ты…
— Она должна взорваться в семь?
— Ты… — Это уже было для него слишком — он закашлялся.
— В семь часов? Ты это хотел сказать, Себастьян?
— Ты… — Закрыв глаза, он силился что-то сказать. — Прошу. Не умирай. Останови.
— Ты установил ее на семь часов? — Продолжая держать его голову, она от нетерпения дернула ее к себе. — Скажи же, ради Бога, скажи мне!
— Семь часов. Скажи им… скажи им.
Все еще не отпуская его, она взглянула на висевшие в лазарете часы.
Изящные стрелки на белом циферблате показывали без четверти.
— Только не умирай, прошу тебя, не умирай, — бормотал Себастьян.
Роза уже почти не слушала его едва различимые мольбы. Она злорадно торжествовала: теперь она знала когда. Она знала точно. И могла попросить привести Германа Фляйшера.
Она нежно опустила голову Себастьяна на подушку. На столике под часами среди всевозможных скляночек и кювет с инструментами лежал блокнот с карандашом. Она подошла к столику и под подозрительным взглядом охранника написала записку.
Капитан,
мой муж пришел в сознание. У него есть крайне важное сообщение для комиссара Фляйшера. Он будет говорить только с комиссаром Фляйшером лично. Это сообщение может спасти Ваше судно.
Роза Олдсмит.
Она сунула свернутый листок бумаги в руку охраннику.
— Это — капитану. Для капитана.
— Kapitan, — повторил охранник. — Jawohl. — И направился к двери лазарета. Она наблюдала, как он, что-то сказав стоявшему за дверью часовому, передал тому записку.
Роза опустилась на край койки возле Себастьяна и нежно провела рукой по его бритой голове. Начавшие отрастать волосы были жесткими и колючими.
— Дождись меня, милый. Я пойду с тобой. Дождись меня.
Но он вновь провалился в небытие. Тихо мурлыча что-то, Роза приласкала его. Улыбаясь своей внутренней радости, она ждала, когда минутная стрелка доползет до макушки циферблата.
Капитан Артур Джойс лично руководил распределением необходимой для затопления судна взрывчатки. Возможно, давным-давно кое-кому уже довелось испытать то же самое — неизбежность подчинения гласу, прозвучавшему из горящего терновника.
Заряды были маленькими, но расположить их следовало в двух десятках мест непосредственно под обшивкой: планировалось, что взрыв полностью оторвет днище крейсера. Была открыта водонепроницаемая переборка, для минимизации опасности взрыва отсеки с боеприпасами заполнили водой. Жар в печах был спущен, давление в котлах снижено настолько, чтобы пара хватило лишь на последнее плавание «Ринаунса» в один из рукавов дельты Руфиджи.
Крейсер лишился большей части своей команды — для управления судном на борту оставили лишь двадцать человек, остальных перебросили на «Пегас».
Джойс намеревался, преодолев бревенчатое заграждение, провести «Ринаунс» через мины и затопить его выше по течению — там, где две протоки сливались в одну магистраль.
В случае успеха он бы надежно блокировал «Блюхер», пожертвовав лишь одним-единственным судном.
Однако в случае неудачи — если «Ринаунс» затонет среди мин, не дотянув до места слияния двух проток, — Армстронгу придется заводить в дельту с целью затопления и «Пегас». Джойс сидел ссутулившись на мостике в своем парусиновом кресле и смотрел на землю — зеленую линию африканского континента, которую утреннее солнце подсвечивало ярким золотистым блеском.
«Ринаунс» шел параллельно суше в пяти милях от берега. Позади, точно скорбящий на похоронах, плелся «Пегас».
— Шесть сорок пять, сэр, — отрапортовал дежурный офицер.
— Что ж, хорошо. — Джойс поднялся. Он надеялся до последнего. Однако время пришло, и «Ринаунсу» было суждено умереть.
— Сигнальщик, — негромко сказал он, — передай на «Пегас»: «Приступаем к плану “А”». — Это означало, что «Ринаунс» менял курс на рукав дельты. — Будьте готовы принять на борт раненых.
— «Пегас» подтверждает прием, сэр.
Джойс был рад, что Армстронг не передал ничего дурацкого, типа «Желаю удачи», а лишь кратко подтвердил, как оно и должно быть.
— Ну, командир, веди нас к цели, — сказал он.
Было прекрасное тихое утро и спокойное море. Однако капитана эскортного эсминца это вовсе не радовало, он бы с удовольствием уступил год своего старшинства за неделю дождей и туманов.
Его судно шло вдоль транспортного каравана к последнему кораблю, чтобы вынести выговор за то, что тот выбился из общего порядка. Капитан посматривал в сторону западного горизонта. Видимость была превосходной, с топ-мачты какого-нибудь боевого немецкого корабля караван неповоротливых транспортных судов можно было увидеть миль за тридцать.
Двенадцать судов, пятнадцать тысяч человек при том, что существовала угроза появления «Блюхера», — тот мог вынырнуть из-за горизонта в любой момент, сверкая своими длинноствольными девятидюймовыми орудиями. От этой мысли у него по коже пробежал холодок. Вскочив со стула, он подбежал к левому поручню мостика и окинул взглядом караван судов.
Вблизи тащилось одно из них. Там на юте играли в крикет. Он видел, как здоровенный, бронзовый от солнца южноафриканец, одетый в одни шорты цвета хаки, взмахнув битой, нанес удар, и до него долетел звук щелчка по шарику. Взмыв ввысь, шарик с тихим всплеском упал в океан.
— О, какой замечательный удар, сэр! — радостно захлопал в ладоши стоявший рядом с капитаном лейтенант.
— Здесь вам не закрытый королевский клуб, мистер Паркинсон! — рыкнул капитан эсминца. — Если вам нечего делать, я найду для вас занятие!
Лейтенант обиженно удалился, а капитан вновь окинул взором цепь судов.