Пенрод позволил себе немного расслабиться и погрузиться в гипнотический транс пустынного странника. Время словно утратило свое значение и как бы повисло в раскаленном воздухе. Сознание стало совершенно свободным, и он в который раз подумал, как легко поверить в существование сверхъестественных сил, населяющих эти бескрайние пространства. Именно такие чувства обычно испытывают бедуины в знойной пустыне. Он живо представил себе бесчисленных джиннов и призраков, оставшихся от погибших в этих песках армий. И хотя Якуб находился на расстоянии половины пистолетного выстрела, он тоже порой казался Пенроду неким призраком, расплывчатым миражом, который покачивался на верблюде в халате с развевающимися полами, будто воробей с распростертыми от жары крыльями. А в другое время виделся сказочным гигантом, восседающим на слоноподобном существе и многократно увеличенным обманчивой игрой света. Они двигались вперед, медленно и совершенно беззвучно.
Постепенно перед ними замаячили очертания величественной пирамиды, перед которой меркли творения человеческих рук в дельте Нила. Она мерцала в серебристом мареве миража, словно отделенная от земли, над смутной линией горизонта, неустойчиво балансируя верхушкой на южном небосклоне. Пенрод с восхищением смотрел на это чудо, которое мягко подрагивало, то исчезая за горизонтом, то возникая вновь словно из воздуха и застывая в своей высшей точке, упершись основанием в землю.
Они продолжали путь, и через некоторое время пирамида обрела более четкие очертания, напоминающие остроконечный холм с двумя меньшими собратьями позади. Не переставая удивляться этому чуду, Пенрод подумал, что такие природные образования, вероятно, послужили образцом для древних строителей пирамид, поражающих воображение людей уже много столетий. Караванный путь шел прямо к ним, но Якуб резко свернул в сторону, оставив проторенную дорогу слева. Вскоре он привел их в дикую пустыню, не содержавшую даже намека на присутствие человека. Это и был тот самый тайный путь к Марбад-Тегга.
Пенрод снова погрузился в гипнотическое состояние остановившегося времени и в течение нескольких часов умиротворенно наблюдал, как солнце, поднимаясь вверх, застыло в зените, а потом неуклонно покатилось к земле. Он очнулся от гипнотического сна, почувствовав легкий сбой в движении своей верблюдицы, и, оглядевшись вокруг, с удивлением обнаружил, как резко изменился окружающий ландшафт. Песок был уже не оранжевым, а пепельно-серым, похожим на увядшие листья. Все пространство до горизонта покрывал древний вулканический пепел и комья давно застывшей лавы, словно в пустыне прошел величественный обряд кремации всего окружающего мира, несгоревшие останки которого заботливо погребли на этом потустороннем кладбище вечности. Дыхание древнего вулкана преобразило даже безмолвную пустыню. Среди голых камней и пепла не было и признаков жизни, кроме трех странников и их медленно шагающих животных.
Пенрод понял, почему так неожиданно изменилась походка верблюда. Землю вокруг обильно устилали камни и куски скал, причем некоторые из них были настолько большими и круглыми, что напоминали ядра для гигантской пушки, а другие походили на снаряды для средневековых мушкетов. Из-за этого пространство казалось давно забытым и заброшенным полем битвы. Но Пенрод знал, что это отнюдь не последствия странной войны. Круглые камни оказались здесь в результате мощного извержения вулкана, в результате которого жидкая лава была выброшена из гигантского жерла в небо, а потом упала на землю дождем из остывших камней и пепла. Именно поэтому умные верблюды сменили шаг, выбирая удобный путь между камнями и скалами, что неизбежно сказалось на скорости их продвижения.
Солнце уже садилось за горизонт, и коснувшись земли, буквально взорвалось мириадами зеленых и кремовых лучей, после чего обессиленно покатилось вниз, оставляя безутешную землю во власти внезапно наступившей ночи.
– Славная ночь! – прошептал Пенрод пересохшими губами. – Благословенная прохладная ночь!
Они сделали привал, покормили и напоили верблюдов, проверили поводья, седла и упряжь, а когда мужчины вынули свои коврики для молитвы и опустились на них, повернувшись в сторону Мекки, Пенрод решил прогуляться по пустыне, чтобы размять онемевшие за время путешествия ноги и сделать несколько физических упражнений. Он прислушивался к тишине ночи, но лишь ветерок гулял среди песчаных дюн, перешептывавшихся между собой тихими голосами джиннов.
Когда он вернулся, Якуб уже варил кофе в небольшом медном чайнике. Они выпили по три чашки и съели немного тонко нарезанного хлеба с хурмой. Затем смазали ароматным жиром губы и увлажнили кожу специальной смесью, предохранявшей ее от шелушения и обильной потливости. Когда все процедуры были закончены, они улеглись рядом со своими животными и мгновенно уснули. Якуб разбудил всех через пару часов, после чего они взобрались на верблюдов и снова отправились на юг, в ночную мглу.
Небо полыхало от мерцания звезд так ярко, что порой с трудом удавалось обнаружить нужное созвездие, служившее главным ориентиром. Воздух был прохладным и чуть сладковатым, но настолько сухим, что Пенрод ощущал жжение в носу и постоянно сжимал его пальцами.
Час за часом верблюды медленно шагали по пустыне, и время от времени Пенрод соскакивал с седла и шел пешком, чтобы немного размять онемевшие ноги. Следующий привал они сделали незадолго до рассвета, выпили по чашке горячего кофе без сахара, поспали около часа и продолжили путь, когда солнце только-только показалось слева от них. А с первыми лучами укутали головы длинными арабскими платками.
Пустыня стала совершенно другой. Изменилась так же быстро, как прекрасная куртизанка, но все равно осталась чрезвычайно опасной и обманчивой. Временами песчаные дюны становились мягкими и вязкими, цвета слоновой кости, словно грудь и живот танцовщицы, а потом вдруг походили на спелый абрикос. Они перекатывались по пустыне, как океанские волны, но иногда сбивались в кучу, будто спаривающиеся змеи. А наталкиваясь на острые скалы или большие валуны, мгновенно рассыпались на части.
Позади остались многие мили пути и часы палящего солнца. Когда они останавливались, чтобы немного передохнуть в тени огромных бурдюков, то даже глаз не могли сомкнуть от невыносимой жары и лежали на земле, тяжело дыша, как загнанные псы, а потом медленно вставали и вновь трогались в путь. Даже верблюды стонали и рычали от усталости, когда их снова запрягали и заставляли подняться, чтобы продолжить этот безумный марш. Их огромные ноги ныли от боли, а на пятый день путешествия они отказались от предложенной Якубом пищи, которую тот услужливо разложил на соломенных подстилках.
– Это первый признак, что они на грани физического истощения, – предупредил Якуб Пенрода. – Если мы не достигнем источника завтра вечером до наступления сумерек, они начнут умирать.
Не стоило даже объяснять, что случится с людьми, если погибнут верблюды. На следующее утро, когда они сделали привал в небольшой яме на пятачке твердой земли, Пенрод указал рукой на темные силуэты газелей, видневшиеся впереди. Они казались крошечными в дневном мареве, напоминая призраков пустыни, но кремовый окрас, изогнутые в форме лиры рога и белые морды указывали на их реальное существование. Через мгновение газели бесшумно исчезли за высокими валунами, будто их никогда и не было.