К тому же в ушах Альдо до сих пор звучали слова Симона Аронова, сказанные им очень серьезно во время их встречи в варшавском подземелье: «Знайте, что очень скоро над Европой взметнется черный стяг, воцарится зло и бесчеловечность, насильственно будет уничтожаться все лучшее, что есть в человеческой природе. Тот, кто придет, станет, нет, уже стал заклятым врагом моего народа, у которого есть все основания опасаться за свою судьбу… если только Израиль не сумеет до времени возродиться, чтобы противостоять удару…» Как не поверить, когда странное предсказание хранителя святыни так наглядно начало сбываться. Так что, даже не будучи знаком с новоявленным спасителем отечества, Альдо испытывал глубокую неприязнь к Муссолини, ибо инстинкт подсказывал ему, что этому человеку доверять нельзя.
Почувствовав ядовитую иронию в словах кузена, графиня Орсеоло была искренне удивлена.
— Ты хочешь продемонстрировать мне свою неприязнь, даже враждебность к этому человеку? Именно сейчас, когда он сумел объединить Италию! Конечно, между вами не может быть ничего общего, но нужно смотреть на вещи шире. У этого человека возвышенная цель: он заботится лишь о величии государства. Он такой же патриот, как и ты! Он так же, как и ты, прошел войну.
— Я вполне допускаю, что Италия была в состоянии распада, ее разъедала коррупция, над ней нависла коммунистическая угроза, — пора было появиться твердой руке и навести хоть какой-то порядок! Но мне кажется, что нынешняя рука — рука недостойного. Его действия не внушают мне доверия.
— Поверь мне, ты глубоко ошибаешься. У меня есть знакомые, которые близко знают его и утверждают, что он гений!
Но так или иначе, я еду в Рим вовсе не для того, чтобы увидеть Муссолини или войти в его свиту, я еду из-за Спиридиона.
— Твоего лакея?
— Скорее управляющего. Не помню, говорила ли я тебе, но у него дивный голос, который, правда, нуждается в шлифовке для того, чтобы он зазвучал в полную силу. Юноша подает большие надежды, и я обязана помочь ему, вывести в люди. Я договорилась, чтобы маэстро Скарпини прослушал его, и теперь мы отправляемся к нему. Если маэстро заинтересуется и согласится заниматься с ним, Спиридион сможет выступать в лучших оперных театрах, а я — гордиться тем, что открыла новый талант.
Экзальтированный восторг Адрианы вызвал у князя раздражение, и он не смог отказать себе в удовольствии несколько охладить чрезмерный пыл кузины.
— А кто станет оплачивать уроки? Или твой Скарпини согласен давать их даром?
— Нет, конечно! Оплату я беру на себя.
— Ты так богата?
— Обо мне не беспокойся. Благодаря тебе и… некоторым мерам, мной предпринятым, в деньгах нет нужды. Я смогу обеспечить будущее Спиридиона, ни в чем себя не ущемляя.
И он воздаст мне сторицей!
— В том случае, если будет иметь успех. Великие певцы даже у нас встречаются не часто. Так что твой бюджет может заметно пошатнуться, и ты напрасно отказываешься от моего предложения. Поездка в Рим — отговорка, мягко говоря, недостаточно основательная. Ты отвезешь своего грека, представишь его маэстро и, если он понравится, оставишь там, если не понравится — увезешь назад и подождешь другого случая, и все! Учти, я заплачу тебе.
Адриана поправила вуалетку на крошечной шляпке, погладила лежавшие рядом перчатки, скрестила свои по-прежнему очаровательные ножки, помялась и наконец проговорила с улыбкой смущения:
— Я не сомневаюсь в твоей щедрости и всей душой рада бы тебе помочь, но, поверь, сейчас это невозможно. Я не могу бросить Спиридиона в Риме одного, он растеряется, ведь он никого там не знает…
— Он уже не мальчик и, кажется, застенчивостью не отличается, — проворчал Морозини, живо представив себе античный профиль, превосходное сложение и самоуверенный вид уроженца Корфу . — Тебе не кажется, что ты чересчур его опекаешь?
— Ах, нет! Хотя ты с ним совсем не знаком, у тебя о нем всегда было предвзятое мнение. На самом деле, стоит его хоть на минуту оставить без присмотра, он тотчас же наделает каких-нибудь глупостей! Он как дитя! А коль скоро я не сомневаюсь в той оценке, которую даст его певческому дару Скарпини, то рассчитываю пробыть там месяц, а то и два.
Приступ внезапного гнева овладел князем.
— Ты что, жить с ним собираешься? Ты, верно, с ума сошла! — грубо крикнул он. — Ты — моя кузина! При твоем происхождении, при твоем положении в обществе будешь путаться с прислугой? Не надейся, что я это так оставлю!
Выстрел, однако, не попал в цель. Адриана ничуть не смутилась и ответила ему беззаботным смехом, правда, весьма деланным.
— Ну, Альдо, не говори глупостей! Мы не будем жить с ним в одном доме, хотя я и в этом не вижу ничего дурного, он уже много лет живет со мной под одной крышей, и пока никто еще не имел случая заподозрить что-либо недостойное. Что же это за жизнь, если придется отселять от себя всех слуг за два километра? Но я готова согласиться с тем, что с тех пор, как он перестанет служить у меня, между нами необходимо проложить некоторую дистанцию… Так что, если Скарпини не сможет поселить его у себя, я подыщу ему какой-нибудь пансион, а сама надеюсь воспользоваться гостеприимством наших кузенов Торлонья. Они обожают музыку, особенно бельканто!
Она продолжала говорить, словно повторяя заученный урок, приводила какие-то доводы, которые Альдо слушал вполуха, не вникая в смысл отдельных слов и фраз, и из всего этого потока красноречия делал один непреклонный вывод: восторженность тона не оставляет сомнений в пламенном желании милейшей графини поскорее отправиться в Рим и счастливо зажить там в обществе этого юного красавца, к которому — Морозини мог бы поручиться за это — ее привязывала не одна лишь любовь к музыке.
В невольном раздражении князь поспешил окончить разговор, сославшись на необходимость увидеться со своим нотариусом. Встав из-за стола, Альдо проводил Адриану до самой гондолы, давно ее дожидавшейся, поцеловал кузину на прощание и пожелал ей счастливого пути.
— Время от времени пиши мне! — крикнул он.
Морозини возвратился в дом, не в силах признаться себе, насколько все это его расстроило. Боже мой, какой из женщин можно верить после того, как Адриана, самая почтенная вдова в Венеции, строгой красотой напоминающая задумчивую мадонну, на пятом десятке вдруг пустилась во все тяжкие как бог знает кто?
Но он любил кузину и потому сейчас же упрекнул себя за излишнюю резкость, а увидев в приемной огромную фигуру верного Дзаккарии, который устремил на него вопросительный взгляд, пожал плечами, выдавил из себя улыбку и сказал со вздохом:
— М-да, видишь ли… Придется подыскать кого-нибудь другого в помощь господину Бюто, когда, конечно, он сможет взяться за работу. Наша любезная графиня отбывает в Рим и пробудет там не меньше месяца.
Не успел Альдо проговорить это, как в зале, не давая — Дзаккарии опомниться, зазвучал гневный голос, прокатившийся эхом по всему дому.