— Последний вопрос, который не отнимет у тебя остатков сил: каковы твои чувства к леди Фэррэлс? Ты по-прежнему ее любишь или бросаешься ей на помощь просто из чувства долга — твоя рыцарская натура всем известна?
— На это я смогу тебе ответить лишь после того, как ее увижу.
Снова узкая серая камера, освещенная тусклым светом, исходящим из щели под потолком. Снова два стула по разные стороны простого деревянного стола. Снова надзирательница в форме открывает дверь, пропуская молодую вдову. Морозини поклонился, подавив вздох облегчения.
С той самой минуты, как он получил письмо Анельки, Альдо с нетерпением ждал этой встречи и в глубине души боялся ее. Поскольку он знал, что леди Фэррэлс больна, он боялся встретить вместо цветущей молодой женщины, какой он помнил ее с первого дня их знакомства и в которую тогда мгновенно влюбился, ее тень, жалкий призрак. Ему рисовалось лицо, постаревшее от страданий, бледные впалые щеки, покрасневшие от слез глаза с черными тенями под ними, глядящие на мир в безжизненной тоске. Но оказалось, что Анелька ничуть не изменилась за это время. Черное платье по-прежнему подчеркивало изящество ее фигуры, вьющиеся светлые волосы окружали легким ореолом ее тонкое, нежное личико, а что самое удивительное, в золотистых глазах мерцали искорки лукавого веселья. Увидев князя, она робко улыбнулась.
— Вы вернулись? — пробормотала она, будто не веря своим глазам.
— Разве не вы позвали меня?
— Я… но я не очень-то верила, что вы приедете… Ванда могла перепутать адрес. Письмо могло не дойти до вас. Наконец, вас могло не оказаться на месте. Почему вы уехали?
— По самой банальной причине: меня отозвали домашние дела. Однако стоило вам позвать меня, я не мешкал ни минуты! Как вы себя чувствуете? Последний раз, когда я хотел с вами встретиться, мне сказали, что вы больны, находитесь в больнице…
— Да, я знаю… В какой-то миг я даже надеялась, что умру, и была этому почти рада… Но теперь все будет хорошо… потому что вы мне поможете, ведь правда?
— Вы только теперь обратились ко мне за помощью, — сказал Альдо с ласковым упреком. — Признайтесь, не моя вина в том, что я до сих пор не имел возможности помочь вам!
В неожиданном порыве прекрасная полька протянула к нему руки. Он сжал их и опечалился, почувствовав, какие они холодные.
— Боже мой! Вы замерзли!
Он хотел обнять ее, но его сейчас же остановил голос надзирательницы:
— Вы должны сидеть по разные стороны стола! Таково правило!
— Какое идиотское правило! — проворчал Альдо, садясь напротив Анельки и не выпуская ее рук. Затем он продолжил с такой чарующей улыбкой, что она не смогла сдержаться и улыбнулась в ответ:
— Так вот! Перейдем к делу.
Альдо смолк, тревожно выжидая. Он чувствовал, что Анелька нервничает, взгляд ее бегающих глаз был затравленным. Сможет ли он добиться от нее признания в этой обстановке?
— Я полагаю, — заговорил он тише, — вы хотите мне что-то сказать.
— Да, вы единственный во всем мире человек, которому я могу довериться, ничем не рискуя. Тому есть одна-единственная причина: Владислав никогда вас не видел, он вас не знает, как, впрочем, и его друзья.
— Я-то его помню, — проговорил Альдо, и в памяти его возник образ юноши в черном, которого он встретил в Вилановском парке. — У меня хорошая память на лица. Может быть, вам случайно известно, где его искать?
— Может быть. Это призрачная надежда, но другой у меня не осталось, чтобы избежать казни.
— Почему вы не сказали об этом раньше? Если не хотели говорить полиции из-за боязни, что его схватят, почему не сказали отцу?
— Отцу? Но из всех методов он признает только грубую силу. Если он найдет Ладислава, то немедленно убьет его, не дав и слова сказать. В нем говорит только ненависть.
— А почему вы не думаете, что иногда им движет любовь? Вы все же его дочь, и ваше спасение только в том, чтобы Владислав живым и здоровым предстал перед судом.
— Наверное, вы правы. Но я не хочу рисковать! До сих пор я рисковала слишком часто.
— Одного я не понимаю. После смерти мужа вы спокойно могли бы выдать Ладислава закону и просить у властей защиты. Вместо этого вы дали себя схватить, засадить в тюрьму, чтобы потом утверждать, что вы невиновны. Это же так глупо!
— Быть может, я слишком уповала на мудрость и профессионализм Скотленд-Ярда… Надеялась, что они и без меня во всем разберутся. Потом, он ведь обещал мне: «Не бойся, что бы ни случилось, мы с друзьями сумеем вытащить тебя оттуда!»
— И вы поверили ему? В конце концов, Анелька, не пора ли наконец рассказать мне всю правду?
— Какую правду?
— Ту единственную, которая важна. Что вас на самом деле связывало с этим человеком? Вы сказали, что он был вашей юношеской любовью, но Ванда рассказывала мне, что объединяло вас нечто большее, такое чувство, которое теперь встретишь разве что в легендах?
Анелька рассмеялась звонко, но как-то невесело:
— О глубине этого чувства можно судить по тому, как он обошелся со мной, бросив в таком положении. Бедняжка Ванда! Она никогда не перестанет быть ребенком, выросшим на сказках о добрых феях и рассказах о героических подвигах, которые так любят в нашей милой Польше!
— Не важно, что думает она, важно, что думаете вы.
Я убедился в том, что вы по-прежнему его любите.
Широко раскрытыми, полными слез и оттого, может быть, походившими на два золотых озера глазами Анелька с отчаянием глядела в гордое замкнутое лицо своего собеседника, с болью наталкиваясь на суровый взгляд холодных синих глаз.
— Мне кажется, я не раз говорила, что люблю вас, что хочу принадлежать только вам! Вы забыли наш разговор в Ботаническом саду? Я хотела стать вашей даже тогда, когда собиралась выйти замуж за Эрика. Я же писала вам…
— Как трудно поверить, Анелька! Джон Сэттон утвержу дает, что вы возобновили ваши отношения с Владиславом, что он видел его выходящим из вашей спальни.
Со вздохом изнеможения она отняла руки и откинулась на спинку стула, закрыв глаза.
— Вам угодно верить этому бессовестному обманщику?
Ну что ж, дело ваше! В таком случае, я полагаю, нам больше нечего сказать друг другу. Предоставьте меня судьбе, какой бы она ни была, не будем больше ни о чем говорить!
Альдо хотел уже встать, но вдруг нагнулся и с силой сжал ее руку:
— Нет, нам есть о чем поговорить! Вы думаете, я проделал весь этот путь просто так, ради удовольствия? Ошибаетесь! Я примчался сюда в единственной надежде вас спасти!
Когда вы будете на свободе, вы поступите так, как сочтете нужным. Итак, где бы ни был Ладислав, хоть в Польше, я разыщу его!