Кажется, я попала в самую больную точку. Лицо Александра Михайловича на глазах сделалось серым, и он уже не был похож на бодрого и спортивного молодого человека. Сейчас ему можно было дать лет сорок, не меньше.
— Мне не о чем жалеть, — как заклинание, проговорил он. — Я все делал правильно. Не ожидал от вас такого… — он не сумел подобрать слово и только обиженно махнул рукой. — А тело, если хотите знать, забрала племянница Самойловой. Она предъявила необходимые документы. Женщина лет тридцати. Ее еще немного чудно зовут… А, вот — Лилиана! А фамилию и адрес я действительно не запомнил — зачем они мне?
— В самом деле, зачем? — согласилась я. — Насколько я понимаю, вещи Самойловой, ее сумочку забрала все та же Лилиана?
— Вы правильно понимаете, — сказал Трофимов. — Естественно, при таких обстоятельствах я не мог выполнить своего обещания. Если ваш коллега на меня обиделся, передайте ему мои искренние извинения.
— Обязательно передам, — пообещала я.
— У вас больше нет вопросов, Ольга Юрьевна? — с некоторым облегчением проговорил Трофимов, ожидая, что я наконец оставлю его в покое. — Тогда я, с вашего позволения, пойду… И прошу, не судите о нашей работе предвзято, не ищите всюду халатность и злой умысел! Поверьте, мы не какие-то бездушные чудовища — и каждая смерть пациента уносит частичку и нашей жизни! Вам как филологу, наверно, известны слова Антона Павловича Чехова, что у врачей бывают такие минуты, каких не пожелаешь никому?..
Терпеть не могу велеречивых мужиков, особенно в таких двусмысленных обстоятельствах. Поэтому цветистая тирада непонятного доктора меня не растрогала, а, скорее, разозлила.
— Это верно, — в тон ему ответила я. — Особенно неприятны те минуты, когда приходится объяснять, почему ты нарушил инструкции и не провел положенного в таких случаях вскрытия, верно? Но у вас есть утешение: эту неприятность наверняка разделят с вами коллеги — заведующий, патологоанатом… А насчет вопросов… Один вопрос у меня остался: скажите, а, кроме племянницы, тут больше никто не крутился? Например, тот самый человек средних лет, про которого рассказывала медсестра? Ну, обыкновенный такой человек в коричневом костюме? У него, кстати, на лице теперь должна быть особая примета — ожог первой степени. Он вам не попадался?
Сказать, что Александр Михайлович растерялся, было бы слишком неточно. У него самого появилось на лице что-то вроде ожога: бесформенные красные пятна и одновременно бледные губы — он выглядел просто ужасно.
— Нет, он мне не попадался, — сказал Александр Михайлович деревянным хриплым голосом, глядя на меня остекленевшими глазами.
— Вам повезло, — сказала я. — Тогда у меня больше нет вопросов. Можете идти к больному, а то как бы опять чего не случилось… внезапно!
Я повернулась и направилась к выходу. Трофимов не шелохнулся. Он, как столб, стоял посреди коридора и с ужасом смотрел мне вслед. Я физически ощущала этот леденящий безграничный ужас, который исходил от несчастного доктора, и, надо сказать, это было отвратительное чувство.
Разумеется, я не собиралась ограничиваться теми сведениями, которыми пичкал меня романтический доктор, — слишком многое он умалчивал. Вот когда я вспомнила скептические интонации в голосе Виктора, рассуждающего о сговорчивости Александра Михайловича. Теперь я и сама разделяла те же чувства.
Когда просила я, Трофимов охотно шел мне навстречу. Но стоило кому-то попросить его более убедительно, как доктор тут же забыл о моем существовании. Он начал прятаться, врать и ссылаться на классиков. А самое страшное: я вовсе не исключала и того, что о смерти Самойловой с ним тоже кто-то договорился. Да, собственно, не стоило и гадать — кто. Все было написано у доктора на лице, когда я упомянула о человеке в коричневом костюме.
Конечно, выражение лица к делу не пришьешь, но рано или поздно Трофимову придется заговорить, и тогда ему придется пожалеть о своей сговорчивости. Это будут такие минуты в его жизни, каких не пожелаешь и врагу.
Мне без труда удалось выяснить, что в самой медсанчасти морга не имеется и покойников отправляют в морг второй городской больницы. Я немедленно поехала туда. Вступать в дискуссию с патологоанатомами я не собиралась. Наверняка ни у кого из них не было желания посвящать меня в свои маленькие тайны. Меня интересовала личность загадочной племянницы, которая так удачно возникла из небытия в самый нужный момент. Раз уж она вознамерилась хоронить свою тетушку, в морге она должна была появиться.
Поэтому расспросы свои я адресовала тем работникам этого мрачного заведения, которые оказались наиболее доступны.
Они стояли на крыльце морга, когда я остановила машину. Двое мужиков неопределенного возраста курили «Приму» и без особого интереса посматривали по сторонам. На одном был медицинский халат, уже потерявший право называться белым, а на другом — клеенчатый фартук, надетый поверх какой-то грязной пижамы.
Я вышла из машины и поздоровалась. Мужики ответили неохотно, словно это как-то унижало их достоинство. Меня это мало смутило, и я, как бы случайно достав из сумочки кошелек, спросила:
— В морге работаете?
Взгляды курильщиков разом сосредоточились на кошельке, а тот, что был в халате, проговорил внезапно потеплевшим голосом:
— Требуется чего-нибудь?
— Обязательно! — подтвердила я, доставая из кошелька пятидесятирублевую купюру. — Покойницу тут к вам привозили из медсанчасти аккумуляторного завода. Самойлова ее фамилия, — с этими словами я опустила купюру в карман грязного халата.
— А к нам всех везут, — подтвердил второй, глядя с некоторым разочарованием на свой фартук, в котором не было карманов. — Будь ты хоть с завода, хоть с пашни. Одна дорога — к нам!
— Это я понимаю, — кивнула я. — Но меня интересует конкретно Самойлова.
Мужик в халате обнадеживающе улыбнулся.
— Конкретно подтверждаю — у нас она. Не беспокойтесь, барышня. У нас никто не пропадает.
— Так ее еще не забрали? — удивилась я.
— Можно сказать и так, — согласился носитель фартука. — Всему, как говорится, свой черед.
— А мне объяснили, что племянница собиралась ее хоронить, — сказала я. — Выходит, это не так?
— Правильно вам объяснили, барышня, — ласково сказал мужик в халате. — Все по закону. Была здесь такая, документы все выправила, заплатила все как полагается… Человек из фирмы тоже приходил… Фирма хоронить будет — то ли «Арест», то ли «Гефест», сейчас не вспомню…
— Не, это ты, Иваныч, в заблуждение вводишь! — с легкой укоризной возразил его напарник. — «Погост» фирма называется, по-церковному.
— Верно, «Погост»! — обрадовался Иваныч. — Всегда у меня эти фирмы в голове путаются… Степаныч точно сказал — «Погост»!
— А что же племянница не забрала покойницу, раз обо всем договорилась? — спросила я. — Неужели прямо от вас на кладбище повезут?
— Это от нас не зависит, — в один голос заявили мужики. — Такой, значит, уговор был.