Улица Фобур-Сен-Дени была закрыта занавесом из дождя. Продолжать следствие сейчас было невозможно, и это раздражало Ингрид и Лолу. Ингрид подняла голову и посмотрела на стеклянную крышу Пассаж-Бради, дрожавшую под напором ливня.
- Льет как из ведра, конечно же мальчишка где-нибудь прячется.
- Надеюсь. Но почему людям приходится так жить, особенно детям, ты не знаешь, Лола?
- После падения Чаушеску мир внезапно осознал, что десятки тысяч детей гниют в сиротских приютах, до ужаса похожих на концентрационные лагеря. Все они стали жертвами политики прироста населения, провозглашенной диктатором, который хотел отпраздновать наступление третьего тысячелетия удвоением населения. Запрет на контрацепцию. В обязательном порядке - не менее пяти детей в каждой семье. Государство обязалось позаботиться о тех, кто оставался без родителей из-за отсутствия денег, любви и всего прочего. Целое поколение было принесено в жертву мании величия одного безумца.
- И ничего не делается?
- Делается. Этой проблемой занимаются различные ассоциации, но работы еще много. Непочатый край. Видишь ли, Европа существует в двух вариантах.
Обе они надолго замолчали, глядя, как струи воды, завладев улицей, омывают машину Лолы. В этот момент грохот дождя по стеклянной крыше показался им легким постукиванием. «А сейчас что будем делать?» - подумала про себя Ингрид. Она собралась было задать этот вопрос Лоле, но та ее опередила:
- Максим, чего-то не договаривает. Ты заметила?
- Что ты имеешь в виду?
- Он не хочет рассказывать нам всего. Это очевидно. И очень досадно!
- Максим не хочет вспоминать о своем прошлом.
- Проблема лишь в том, что его прошлое очень хочет, чтобы Максим о нем вспомнил.
Хлое Гардель снилось, что ее тело было виолончелью, которую гном, вооруженный маленькой ложечкой, пытался наполнить пищей. Одной рукой он пропихивал кашу в эфы инструмента, другой изо всех сил давил на ее рот.
Она судорожно вдохнула и проснулась. Хлоя ощутила присутствие в комнате невидимого человека. Она попробовала закричать.
- Не ори!
Несмотря на страх, она узнала тембр голоса. Спокойный, ледяной. Голос из телефонной трубки.
Вспыхнул свет, и она увидела лицо. Бритый череп, бородка, как у дьявола на картинках, неподвижные глаза. И тут же она услышала голос своей подруги:
- Да отпусти же ее, кретин! Что ты делаешь?
Человек поднял руку, и она увидела Хадиджу. И Фарида.
Хлоя съежилась у стенки. Ей хотелось исчезнуть. Если случилась неприятность, значит, без Фарида не обошлось. Хадиджа была права.
- Я не хочу, чтобы она разбудила всех соседей. А в твоих интересах - забыть слово «кретин».
- Вы могли просто позвонить, а не вламываться, как Фантомас!
- Извини меня, Фарид, но твоя сестра чертовски дурно воспитана.
- Все на кухню - надо поговорить, - устало проговорил Фарид.
Хлоя натянула поверх пижамы свитер и последовала за ними в кухню. Она пыталась глубоко дышать, чтобы собраться с мыслями. Напрасно! Мысли в ее мозгу скакали, как блохи. Она завернула в ванную и выпила пару таблеток, выписанных доктором Леже. Она поймала себя на том, что надеется на его появление здесь, сейчас, глубокой ночью. Он бы приехал и уговорил Фарида и его товарища убраться вон. Он дал отпор тому бородатому полицейскому, который хотел забрать ее в участок прямо во время ее нервного срыва, и выиграл немного времени. Доктор Леже - не то что эти дикари, понимающие только язык силы. Все эти люди просто вызвали бы у него отвращение…
- Не угодно ли мадам пожаловать на кухню? Там все уже собрались.
- Я принимаю лекарство.
Это был друг Фарида. Двухметровый детина. Как она боялась этого огромного придурка! На нее нахлынула волна ужаса, и руки снова задрожали. Она ненавидела такое состояние. Моментами ей казалось, что ее нервная система функционирует теперь только в положении «непрерывная дрожь», и тогда она спрашивала себя, как она сможет играть на виолончели.
- Надеюсь, ты никуда не звонила?
- У нас только один телефон, и он стоит в прихожей.
- Сейчас у всех мобильные телефоны.
- У меня нет денег на мобильный телефон.
В кухне Хадиджа на все корки честила своего брата. Но он, казалось, ее не слушал. Склонив голову, он пристально смотрел на свои руки. Хлоя вспомнила его серебряные кольца. В ту ночь на берегу канала они блестели так ярко. А потом кровь, вся эта кровь! Хлоя подавила подступавшую к горлу тошноту и заставила себя сесть напротив Фарида; он даже не поднял на нее глаза. Она мысленно благословила доктора Леже: его таблетки помогли почти сразу. Она уже чувствовала себя лучше.
Хадиджа напоминала Жан-Люку Мистенгет. Она была настоящей маленькой парижанкой, которая будет спорить и стоять на своем до последнего. Которая, подбоченившись, не колеблясь назовет вас кретином. Жан-Люк не любил бить девушек, но этой с удовольствием влепил бы пару затрещин. Хлоя - другое дело. Она явно жила в тени своей подруги. И Жан-Люк подумал, что не стоит доверять этим застенчивым девушкам, невзрачным работницам, слишком маленьким, ненакрашенным, плохо одетым. Она была чем-то похожа на Эллен Макартур: такие же коротко подстриженные каштановые волосы, круглые щеки, курносый нос. Не исключено, что характер у этой Хлои куда сильнее, чем могло показаться с первого взгляда.
Он попытался сосредоточиться и заглянуть ей в душу, но это было невозможно, поскольку Хадиджа трещала не переставая. А ведь Фарид задал ей всего один простой вопрос: «Где деньги?» В этот момент он был Ангелом на куполе собора, роскошной химерой, дожидавшейся, пока группка смертных прекратит болтать и он наконец сможет взлететь. Он был где-то в вышине, в великой и мрачной тишине, со склоненной головой, с полуприкрытыми веками, со спокойно сложенными руками. Хлоя украдкой бросала на него быстрые взгляды, она испытывала перед ним священный ужас. Он видел это так же хорошо, как парус Эллен Макартур на телевизионном экране. Хлоя поняла, с кем имеет дело. Или Хлоя это знала. «Она знает о Фариде что-то, чего не знаю я», - подумал Жан-Люк.
- Ты влезаешь к нам, как вор, даже не думая о том, что мы умираем от страха, и единственное, что ты можешь сказать, это: «Где деньги?» Я тоже хочу тебя кое о чем спросить, Фарид. Это ты убил Ванессу?
Фарид повернул голову и посмотрел на нее. А потом сказал «нет». Просто «нет». Безукоризненный ответ.
- И я должна поверить тебе на слово?
Он ничего не ответил, лишь уставился на нее своими темными глазами, в которых плескалось мутное презрение. Жан-Люк вспомнил спор Фарида и Ноя о Хадидже. Фарид был в ярости оттого, что его сестра спала с немусульманином гораздо старше ее и вдобавок не имеющим намерения надеть ей на палец обручальное кольцо. К тому же она хотела стать актрисой или певицей. «Этот чудак Фарид - консерватор», - подумал он.