- Я могу пойти к следователю и сказать, что мы задержали подозреваемого.
- Можешь.
- С одной стороны, у Феликса алиби подпорчено: его отец мог открыть дверь только близкому человеку. С другой - отпечатков нет, соседи ничего не видели, любовница Дарка - не более чем гипотеза, а Феликс мог достать алкалоид на работе. Все просто.
- Очень просто. Алекс, тебе нравится версия с отцеубийством?
- Поначалу очень нравилась. Теперь меньше.
- Почему?
- Я представить себе не могу Феликса Дарка, обрекающего отца на нечеловеческие страдания. Что-то тут не срабатывает, Мартина.
- Не надо доверять симпатичной внешности.
- Феликс даже и не особенно симпатичный. Обыкновенный.
- Вообще-то да.
- И потом мне, например, не дает покоя текила.
- Мне тоже, - ответила Мартина каким-то странным голосом.
Голосом, в котором чувствуется улыбка и который означает: «Это потому, что я ее иногда употребляю», - подумал Брюс. И действительно, она была хороша прошлым вечером. Он продолжал:
- Как считает Тома Франклен, стрихнин мог быть всыпан в бутылку и убийца сделал вид, что тоже пьет. Это человек, который не полагается на случай. Он решил использовать текилу и кумкуаты, чтобы скрыть вкус стрихнина, и поэтому принес бутылку и фрукты. Кстати, у Дарка в баре была текила.
- И Феликс, живя там, знал об этом.
- Если бы Феликс пришел с новой бутылкой, отец наверняка предложил бы ее спрятать и допить уже начатую.
- Но для чего оставлять бутылку на столе?
- За исключением отпечатков пальцев и следов ДНК, Кобре наплевать на то, что остается после нее.
- Логично, - согласилась Мартина.
- Мы оба согласны в том, что текила, кумкуаты, полароидные снимки - все это говорит о том, что убийца организован, последователен и действует демонстративно. Совсем не похож на любителя, затевающего преступление, скажем, из ревности.
- А если это не любитель?
- Тогда кто-то, кто еще не дошел до конца. И знаешь, что нам надо сделать, Мартина?
- Пойти в архив и поискать связи.
- Вот именно. Все вверх дном перевернуть, но найти нечто похожее.
- Ничего себе задачка.
- Еще бы. Но я думаю, игра стоит свеч.
Наступила пауза. Он слышал ее дыхание и представил ее себе погруженную в раздумья, с сосредоточенным лицом. Но она удивила его и даже заставила улыбнуться, спросив:
- А ты сейчас где?
- Да вот зашел в бар купить сигарет, а теперь иду домой. А ты?
- В Нормандии.
- Погода хорошая?
- Плохая.
- Ну хорошо, отдыхай, в понедельник нам надо будет горы свернуть.
- До понедельника, шеф.
В голосе Алекса чувствовалось теплота, подумала Мартина, вытягиваясь на кровати. Самое трудное позади, теперь мы сможем работать вместе. По его голосу она поняла, что он улыбался. Когда он был рядом, ее всегда поражала лучезарность его улыбки. Это у мужчины, которому под сорок и который уже давно работает полицейским! Лучезарная улыбка - это так здорово, и в то же время это причиняло ей боль.
Не выпуская мобильника из рук, она подумала: неужели все видят Алекса таким, каким видит его она?
Все было хорошо, кроме одного: Мартина не верила в историю с покупкой сигарет. Алекс - человек слишком организованный, чтобы покупать их в последний момент.
Вблизи она походила на оцелота, хоть и не имела никакого отношения к зверинцу под названием «Коронида». Ее белая кожа, едва тронутая двумя-тремя морщинками, была усеяна крошечными рыжими пятнышками. Ореховые глаза были сильно накрашены, на губах блестела помада гранатового оттенка; в ушах красовались большие цыганские кольца, а на языке - серебряный гвоздь. Брюс еще ни разу не целовал девиц с пирсингом. Равно как и рыжих, с густыми кудряшками, как у барашка. Этакий барашек-оцелот. Она сменила розовый костюм на серое платье - или, скорее, серебристое, в зависимости от света. Настоящее вечернее платье. Неужели, подумал он, она оделась для того, чтобы его соблазнить, неужели она чувствовала, что они снова увидятся?
Пока она болтала с ним, облокотившись о стойку бара, совсем близко, потому что в баре было битком народу, он испытывал противоречивые чувства. Ноги у нее что надо. Он увидел ее издалека, она шла по улице Оберкампф, как раз когда он заканчивал говорить по телефону с Мартиной. Она уловила часть разговора, наверное, это ее заинтриговало. Текила, кумкуаты, полароидные снимки и всякое такое.
Она заказала пива, явно подстраиваясь под Брюса. А ему пива больше не хотелось, хватило одной кружки. Она едва пригубила свою и жевала орешки, которыми ошалевший бармен пожелал ее угостить. Она сказала, что работает в художественной мастерской, тут, неподалеку, делает афиши. Они болтали о том о сем, но говорить было трудно: из-за шума в зале приходилось кричать. Брюс сказал, что ему надоел этот гвалт и что если она хочет пойти с ним, то он не против, он живет в двух шагах отсюда. Она уже знала, что он служит в уголовной полиции, разведен и ему тридцать восемь лет. И что он думает о ней с того момента, как увидел ее здесь прошлым вечером. Она согласилась пойти с ним из любви к непростым ситуациям и еще потому, что ей нравится, как он говорит, нравятся его голубые глаза, его нос как у индейца и белые зубы. Ее звали ни Роксана, ни Ребекка, ее звали Виктория. С таким именем, подумал Брюс, она просто не может не любить трудности.
Очень скоро он эти трудности почувствовал. Ему не хотелось забираться в лифт, хотелось идти по лестнице позади Виктории, по ступенькам, ведущим к блаженству. Уже на втором этаже послышались звуки песни Боба Синклера. I see you every night in my dreams. [Я каждую ночь вижу тебя во сне (англ.).] Значит, в его квартире находился еще кто-то, кто считал, что это лучшая песня из всего компакт-диска. А поскольку Мартина Левин была в Нормандии, любителем музыки мог быть не кто иной, как Фред Гедж - человек, не расстающийся с виски и вечно оказывающийся некстати в самый щекотливый момент.
Все этот ключ! Надо действительно с ним что-то сделать, подумал Брюс, беря Викторию за руку.
- Ты живешь не один? - спросила она.
- Нет. Это приятель, он немного надоедливый. Я выставлю его за дверь.
- А как он вошел?
- Я всегда оставляю для него ключ на лестнице.
- Для чего?
- Чтобы он мог пережить здесь приступы депрессии.
- У него они часто случаются?
- Не волнуйся, сегодня вечером лечение будет коротким.
Видя, что Виктория в нерешительности, Брюс порывисто поцеловал ее, прежде чем толкнуть приоткрытую дверь.
Фред Гедж сидел развалившись в кресле, положив ноги на журнальный столик, в руке он держал полный стакан красновато-коричневого алкогольного напитка с золотистым отливом. Оглядев Викторию оценивающим взглядом, он, как бы ни к кому не обращаясь, проговорил: