— Жозеф, вы еще здесь?
Молодой человек поднял голову. Виктор с насмешливым видом разглядывал его.
— Патрон, эту газету привезла мне мадемуазель Айрис, чтобы я мог читать по-английски, она ведь дает мне уроки… — Он прикусил язык. Глупая улыбка расплылась на его лице. — Кстати, а как переводится pebble?
— У вас ужасный акцент. Как это слово пишется?
— Р, е, двойное b, l, е.
— Камень, булыжник, галька. Закрывайте ставни, нам пора.
— A murder, патрон?
— Убивать, уничтожать. Все, хватит. Придумывайте свои криминальные загадки в свободное от работы время.
— Я не придумываю, патрон, а перевожу.
— Вы правы, Жозеф. Изучайте язык усерднее. Возможно, уроки мадемуазель Айрис принесут свои плоды.
Жозеф, расценив эти слова как поддержку, закрыл газету, но его радость сменилась беспокойством, когда Виктор, выходя, сурово добавил:
— Вот вам совет на прощанье: обучение языку должно быть последовательным.
В мастерской было пусто. Виктор бросил взгляд на мольберт, посмотрел на стол и увидел письмо.
Дорогой!
Я вернусь поздно: собрание в издательстве.
Не жди меня. Эфросинья приготовила отличное рагу, его нужно только разогреть.
Люблю, целую везде!
Таша
Фотографии детей просто чудесные!
За окном серое, нависшее небо. Скоро пойдет дождь.
Виктор рухнул на кровать. Напротив него мадам Пиньо, сжимая в руках зонт, разглядывала площадь Вогезов. Почти завершенная картина напоминала некоторые работы Берты Моризо. [31]
Посреди ночи он резко сел в постели, разбуженный мыслью, которая внезапно пришла ему в голову во сне. Это было важно и, как ему казалось, связано с событиями, случившимися накануне. Он силился вспомнить, что это было, но тщетно.
Когда Таша вернулась — часа в три утра, — Виктор спал, так и не раздевшись, поверх стеганого одеяла.
Понедельник, 11 апреля
— На первом этаже мест нет! Поднимайтесь наверх! — крикнул кондуктор и встряхнул сумку, полную монеток, — три су были платой за проезд.
Виктор вскарабкался по лестнице на империал, и пронзительный ветер тут же забрался к нему за шиворот. Виктор жалел о том, что не взял фиакр, а поспешил к омнибусу маршрута «Клиши — Одеон». Какая-то молодая женщина пихнула его в спину, он поднял воротник куртки, тщетно пытаясь защититься от ветра.
— Велосипед — вот что мне нужно, — пробормотал он, пристраиваясь на самом краю скамьи, так что одна нога болталась в воздухе.
Мысль, посетившая его во сне, все еще мучительно брезжила на краю сознания. К ней невозможно было подобраться, а болтовня пассажиров только рассеивала внимание.
«Хуже, чем в приемном покое», — с раздражением подумал Виктор, вынужденный слушать беседу двух пожилых буржуа с седоватыми усами.
— …Уже страшно и на улицу выйти! Любой студент-химик может купить все необходимое, изготовить взрывчатку и устроить фейерверк, а у его соседей ни малейшего подозрения не возникнет.
— Предположим, эта отрасль торговли будет регламентирована. Гораздо важнее — контроль за применением взрывчатки в шахтах и карьерах. Держу пари, этот Равашоль украл динамит со склада в Суази-су-Этуаль…
— Правительство обещает принять меры, постоянно ссылается на «секретные» источники. Высылка сорока анархистов-иностранцев, которая…
— И это только начало! Между прочим, Равашоль голландец по отцу, его фамилия Кёнигштайн…
Тут империал тряхнуло, и пассажиры едва не попадали с сидений: у кого-то слетел цилиндр, послышались топот сабо и звон монеток, заглушившие разговор двух мужчин. Омнибус остановился. Молодая женщина, едва не упав на Виктора, метнула в него грозный взгляд. Краем глаза он заметил ярко-красную афишу, превозносящую очищающие свойства слабительного средства «Тамар Грийон», и его вдруг пронзила страшная мысль: вдруг Таша тоже вышлют из Франции, и он больше никогда ее не увидит?
«Идиот, ты бредишь! Таша не имеет никакого отношения к анархистам».
Омнибус тронулся, и двое буржуа возобновили беседу.
— Вы были на улице Клиши? Когда я увидел, что случилось с домом номер тридцать девять, у меня мурашки побежали по коже! [32] Все стекла треснули, лестницы обрушились, квартиры разворочены. Только фасад уцелел. Интересно, что какие-то вещи разлетелись на мелкие куски, а какие-то остались в целости и сохранности.
— Приятель сказал мне, что после взрыва дом завален остатками мебели, словно кратер вулкана — камнями.
Камни, камни… В неуловимом сне Виктора точно были камни. «Вся, как каменная греза, я бессмертна, я прекрасна»… [33] Под лежачий камень вода не течет… Краеугольный камень…
— …Это просто чудо, что только полтора десятка человек пострадали! В Луаре погибли по меньшей мере трое. За эти злодеяния Равашоль заслуживает гильотины.
— Полностью с вами согласен. Надеюсь, труды господина Бертильона [34] обезопасят нас в будущем от подобных субъектов. Достаточно знать характерные приметы преступника, чтобы вычислить его. Полицейские из Сент-Этьена, задержавшие Кёнигштайна в семьдесят девятом году по подозрению в краже, использовали именно этот метод. Они отправили антропометрические данные шельмеца в префектуру полиции, а оттуда их разослали во все газеты. Официант Леро из ресторана «Вери» опознал Равашоля по шрамам на руке и лице, и того схватили. Альфонсу Бертильону оставалось только осмотреть и сфотографировать подозреваемого, чтобы подтвердить, что он и Кёнигштайн — одно лицо. Вот это я понимаю!
— Я бы спал спокойнее, если бы министр внутренних дел [35] позаботился, чтобы наша страна не пошла по пути Германии и Италии, запуганных фанатиками, а Париж не превратился в окопавшийся лагерь. Страх уже просачивается сквозь стены…
На перекрестке у театра «Одеон» Виктор с облегчением вышел из желтого омнибуса. Его тоже взволновали взрывы на бульваре Сен-Жермен и на улице Клиши — один в непосредственной близости от лавки «Эльзевир», другой — недалеко от его собственного дома. Угроза нависла над дорогими ему людьми. Вдруг Таша окажется на месте следующего теракта? Эти опасения мучили Виктора больше всего.