Что он ей скажет? Что прочитал письмо, что все знает, но «ты свободна, дорогая, и можешь уйти к своему возлюбленному»? Вздор!
Он заставил себя сосредоточиться на таинственной чаше. Что в ней такого, из-за чего можно убить?
Кэндзи Мори, в небрежной позе сидя в кресле, смотрел на него с улыбкой и, казалось, вот-вот произнесет одну из своих любимых поговорок. Виктор резко отвернулся от портрета, написанного Таша пару лет назад. Что за нелепая мысль повесить его напротив кровати! Он встал, схватил одну из блузок Таша и набросил на картину.
В половине десятого Таша открыла дверь. Лампа едва освещала комнату. Таша подошла к кровати. Виктор спал, лежа на спине и закинув руки за голову. Он даже ботинки не снял. Таша пару минут стояла неподвижно, чувствуя, как сердце заходится от нежности, потом осторожно тронула Виктора за плечо. Он открыл глаза и сел.
— Это ты… Как прошла выставка?
Ей очень хотелось рассказать ему всю правду, но она обещала молчать.
— Ни одну из моих работ не купили, — произнесла она наконец.
Он смотрел, как она раздевается, и думал, как сильно ее любит. А потом сжал в объятиях и сказал себе: «Ты мне солгала».
— Мне пора, — Эдокси поправляла перед зеркалом шляпку, украшенную крупным бантом.
— Встретимся в четверг утром?
Она старалась выглядеть равнодушной, но не удержалась и расплылась в улыбке.
— Я тебе позвоню, милый.
Ей хотелось еще раз напоследок прижаться к Кэндзи, но она сдержалась, помня, как он не любит открытого проявления эмоций, и, послав ему воздушный поцелуй, упорхнула.
Как только дверь за любовницей закрылась, Кэндзи встал с постели, накинул халат и упал в уютное мягкое кресло. Он воспитывался в христианской семье, но был далек от догм и ритуалов. Жизненный опыт привел его к собственному пониманию той стороны бытия, о которой принято говорить полунамеками. Он мог часами наблюдать за видениями, созданными собственным воображением, но никогда не позволял пустым мечтаниям отравлять его жизнь. Контролировать чувства и эмоции и в то же время не перегораживать плотиной разума их вольный поток — таким было его кредо.
Кэндзи не спеша оделся и похлопал по карману, чтобы удостовериться в том, что блокнот с пословицами и афоризмами на месте. Ему не давало покоя словечко из письма Джона Кавендиша: оно трепетало в голове, взмахивая, точно бабочка крылышками, двумя слогами: Три-нил, Три-нил… Интуиция подсказывала Кэндзи уцепиться него и позволить провести себя в потаенный уголок памяти.
Он закрыл глаза и начал вспоминать. Путешествие в крытой повозке под проливным дождем. Китайское кладбище, возле которого колымага увязла в грязи. Радушный прием со стороны жителей кампонга, которые, угостив их ампо, танцевали тандак. [96] Он вспомнил и прелестную Пати, ее нежную кожу, смуглые плечи и груди, очертания пышных бедер под саронгом, густые волосы, украшенные цветами. Во всех историях, которые она рассказывала ему полушепотом, фигурировал крис — национальный кинжал с клинком ассиметричной формы, с помощью которого вершили правосудие. Тихий голос девушки смешивался с журчанием воды.
— Река Соло, — прошептал Кэндзи.
Он перелистал записную книжку и вспомнил книгу «Таинственные истории и неведомые народы» Виктора Тиссо: [97]
«Тринил. Деревушка на севере острова Ява, у подножия вулкана Лаву-Кукусан, на берегу реки Соло. В период муссонов река выходит из берегов, и Тринил часто страдает от наводнений…».
Кэндзи вздохнул. Ему никогда не забыть прелестное лицо своей первой женщины, хотя он провел с ней всего одну ночь. Уезжая от нее на рассвете, он обещал вернуться. Кто знал, что судьба занесет его северный остров, почти всегда окутанный холодным туманом…
Он встал, подошел к телефону, запросил Лондон и снова сел, размышляя об Айрис и Жозефе. И почему интерес дочери к этому юноше так его раздражает? Потому что он опасается, что тот может разбить ей сердце?
Зазвонил телефон. Кэндзи проинформировал собеседника о предмете своих поисков и продиктовал адрес лавки «Эльзевир».
Что ж, ответ на вопрос он получит только послезавтра. Придется подождать.
Воскресенье, 17 апреля
Жозеф, насвистывая, пересек рынок Анфан-Руж. Мимо лотков сновали хозяйки с корзинами, явившиеся с утра пораньше закупить продукты. Мрачного вида торговец предлагал прохожим приобрести мазь от укусов клопов. Тучи на небе разошлись, и на сердце у Жозефа тоже посветлело: Айрис сказала, что любит его! Не удержавшись, он купил у толстой торговки две колбаски, а вот от абсента отказался, несмотря на настойчивые уговоры. Подкрепившись, он вытащил из кармана большой конверт, который Виктор велел передать Фортунату де Виньолю.
«Открой», — шепнул Жозефу внутренний голос. И он не стал противиться искушению. В конверте оказался набор открыток с изображениями обнаженных женщин — в анфас, со спины, в профиль, стоя и лежа.
«Да уж, за такие картинки он мне все выложит», — сказал себе Жозеф и решил, что поступит по-умному: один ответ — одна картинка. Это будет честный обмен. Он аккуратно сложил открытки обратно в конверт и отправился дальше.
— Эй вы, господин в шляпе! — Жозеф остановился и послал свою самую ослепительную улыбку злюке-консьержу, стоявшему на страже у ворот частного дома. — Меня матушка к вам отправила. Велела передать мадам Бертиль, что топинамбур принесут вечером.
Его уловка сработала, Мишель Креву пропустив его в дом.
«Черт возьми, — выругался Жозеф, оказавшись внутри, — как мне потом найти дорогу обратно? Это не коридоры, а настоящий лабиринт».
Он поднялся по лестнице, тут же заблудился, толкнул первую попавшуюся дверь и оказался в комнате, стены которой были сплошь увешаны гримасничающими масками.
Жозеф услышал голоса, доносящиеся из холла, принялся искать выход и наткнулся на дверь, скрытую гардиной. Он осторожно приоткрыл ее: посреди салона стояли двое.
— Дорогая Габи, — устало произнес высокий мужчина, — согласитесь, это просто смешно.
— Что именно? — спросила дама, усаживаясь за пианино.
— Да то, что вы изображаете перед всеми домочадцами скорбь… О нет, умоляю, только не «Похоронный марш», ненавижу Шопена!